От Сурнихи до Опарихи и ниже их по течению держится красная рыба, и поэтому в устье этих речек постоянно вьются чушанские браконьеры, которые это слово хулительным не считают, даже, наоборот, охотно им пользуются, заменив привычное «рыбак». Должно быть, в чужом инородном слове чудится людям какая-то таинственность, и разжигает она в душе позыв на дела тоже таинственные и фартовые, и вообще развивает сметку, углубляет умственность и характер.
Лингвист Х. Касарес цитирует испанское стихотворение XVIII века:
Желая оскорбить сороку, попугай ответил лишь: «Вы не что иное, как пуристка», на что сорока ответила: «И тем горжусь».
Скорее всего, к этой же группе можно отнести пример, когда афроамериканец говорит своей знакомой: «Baby, you look bad!» (дословно: «Милочка, ты отвратительно выглядишь!»), имея в виду комплимент, а отнюдь не огорчительную информацию. Здесь дело в реакции чернокожего населения на расистские мнения о том, что такое «bad nigger» (плохой негр) и «good nigger» (хороший негр). В изданном в США словаре афроамериканского жаргона сочетание «bad nigger» расшифровывается как «чёрный, который отказывается от покорности или который отвергает условия бедности и угнетения, навязываемые ему обществом». (Кстати, «nigger» – «ниггер» – само по себе оскорбительное наименование чернокожих, вроде «жид» о евреях). В том же словаре «bad talk» означает «революционные или радикальные идеи». На афроамериканском жаргоне фраза «You sho got on some bad shit», то есть дословно что-то вроде «Ну и дерьмо же на тебе надето!», следует понимать как восхищённое «Ты шикарно одета!»
Добавим к этому, что такая трактовка «bad» разделяется сегодня и белым населением. Белый американец может восхищённо воскликнуть о понравившемуся ему событии: «That was bad!» (Правда, при этом «bad» следует растянуть: baaad!). Точно так же русский может с таким же восхищением отозваться об искусном спортсмене или артисте: «Мошенник!» или даже «Сука!» Существенная разница в том, что в американском случае перед нами официально, словарно зарегистрированное значение слова.
Тем не менее, можно ли сказать, что в подобных случаях отрицательное значение полностью меняется на положительное? Сравните два примера.
Из А. Островского:
Мамаева. Вы – герой! Вы – герой! Ваше имя будет записано в историю. Придите в мои объятья! (Обнимает его).
Из Н. Гоголя:
«Вишь, какой батько! – подумал про себя старший сын, Остап, – всё, старый собака, знает, да ещё и прикидывается!
Как видим, оба эти обращения выражают примерно одну и ту же эмоцию – восхищение, однако делают они это совершенно по-разному. В случае «героя» всё проще: «герой» – это человек, совершивший что-то очень хорошее. Со «старым собакой» дело обстоит иначе. Обращение «Собака!» имеет, как правило, бранную функцию, а восхищенное «Старый собака!» имеет сниженную просторечную окраску, то есть сохраняет оба знака – положительный и отрицательный. Остап, конечно, отцом восхищается, но отмечает и его хитрость, желание притвориться невеждой.
Вот пример с противоположной направленностью, то есть когда слово вроде бы ласкательное, а на деле звучит угрожающе.
Из М. Горького:
«Ах ты, рябой чёрт! А?.. Погоди, я тебе покажу, кто я такая! […] Это, миленький мой, игрушечки!
Ещё сложнее примеры подобные вот этому, из Д. Гранина:
– Не слишком ли вы упрощаете службу, дуся? – Вот, видели. – Николай Никитич с силой одёрнул мундир. – Несмотря на предупреждения что позволяет себе. Не беспокойся, Анисимов, мы с тобой встретимся, ой как встретимся!
За последние часы Анисимов допёк начальника милиции всем – своими фразочками, стихами и особенно идиотским этим словечком – дуся. Развязные манеры этого парня ликвидировали всякое сочувствие. Нахальная манера говорить нараспев. Масляный блеск его длинных волос, медные браслеты. Словечки ядовитые – и придраться нельзя, и в протокол занести неудобно.
Трудное положение милиционера понять легко: вне ситуации словечко «дуся» воспринимается с подозрением, но не более того: вы можете считать его «идиотским» или «ядовитым», но «…и придраться нельзя, и в протокол занести неудобно», ибо невозможно одновременно занести в протокол ситуацию, в которой говорящий это слово употребил.
В подобных случаях известный лингвист В. И. Шаховский предлагает говорить о «наведённых семах», то есть оттенках смысла, появляющихся в определённом контексте. В диснеевском фильме «Аладдин» влюблённая принцесса в ответ на всевозможные обвинения в адрес любимого восторженно произносит только его имя: «Аладдин!», то есть «наводит» положительный оттенок смысла на имя, которое не вызвало бы особой эмоции у другой, незаинтересованной девушки.
Задачи
Выше уже отмечались самые разнообразные функции инвективы. Но их гораздо больше. Попробуем составить их список. Но будем при этом помнить, что он, во-первых, всё равно будет неполным, а во-вторых, часть этих функций можно объединить, просто в таком виде он представляется удобным для изложения в популярном очерке.
1. Самая основная функция инвективы, от которой производны все остальные – это инвектива как средство выражения земного начала, противопоставленного возвышенному, священному. Об этой функции достаточно говорилось выше.
2. Инвектива как возможность получения психологического облегчения («Выругался – и полегчало!»).
3. Инвектива как средство понижения социального статуса адресата, помещение его на самой низкой ступени положения в обществе. Вот несколько таких примеров.
а) Можно просто сопоставить имя вашего оппонента с непристойным словом: «сраный», «ёбаный», английский «bloody», итальянский «maledetto», немецкий «verdammter» и так далее.
б) Можно использовать метафору, перенести на человека название животного: русский «Козёл!», французский «Cochon!» (свинья), японский «Чикусоо!» (скотина), азербайджанский. «Ешак!».
в) Можно обвинить в нарушении общественного запрета: греческий «Пусти!» (гомосексуал), болгарский «Курва!», турецкий«Boinuzlu!» (рогоносец) и др.
г) Можно воспользоваться сниженным словарём, использовав грубый вариант слова: русское «харя» и др.
д) Наиболее экзотический способ выражения своего пренебрежения адресатом принадлежит индейцам племени мохави. У них заклятых враг белых присваивает самому себе (!) кличку «гнусный белый», а мужчина, поссорившийся с женщиной, объявляет, что его отныне зовут «Вульва, чёрная, как уголь» (мохави уверены, что от длительного употребления определенные органы темнеют). Узнав об этом, его противница требует, чтобы теперь её, в свою очередь, называли «Чёрные яйца». Напрашивается аналогия с русским анекдотом, в котором рассерженный продавец, не желая терпеть капризы покупателя, но не смеющий и нагрубить, говорит: «Слушайте, встаньте вы на моё место, и тогда пошёл я к ебене матери!»
