Бывает даже, что словесная перепалка служит едва ли не единственным средством разрешения конфликта. Писатель Е. И. Парнов описывает быт неваров прошлых веков – жителей долины Катманду в Непале:
Когда встречаются две армии, они начинают поносить друг друга всякими словами. После нескольких выстрелов, если никто не ранен, войско, подвергшееся нападению, возвращается в крепость, которых здесь множество.
Если читатель думает, что такие «бои» характерны для экзотических племён, то вот выдержка из трудов русского писателя и этнографа XIX века С. Максимова:
Если не удавалось в старину отсидеться за деревянными стенами в городках и надо было выходить в чистое поле, выбирали для этого реку и становились ратями друг против друга. Суздальцы против черниговцев стояли в 1181 году на реке Влене таким образом две недели, смотря друг на друга с противоположных берегов, и переругивались. Припоминали старые неправды и притеснения, укоряли друг друга племенными отличиями, обращая их в насмешку и раззадоривая. Точно так же и под Любечем долго стояли новгородцы противу киевлян и не решались переправиться через реку Днепр, пока первые не были выведены из терпения обидами и грубыми насмешками. Киевский князь Ярослав точно так же в ссоре с тмутараканским Игорем бросил в него бранное и оскорбительное слово: «Молчи, ты, сверчок!» Начали биться. Битва кончилась победой Игоря, а народ стал с той поры, в посрамление бранчливого, подсмеиваться над ним «Сверчок тмутаракан победил».
Все знакомы с картиной И. Е. Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». Вот текст этого письма:
Ты, султан, чёрт турецкий, и проклятого чёрта брат и товарищ, самого Люцеперя секретарь. Какой ты к чёрту рыцарь, когда голой жопой ежа не ебьёш. Чёрт высирает, а твоё войско пожирает. Не будешь ты, сукин ты сын, сыновей христианских под собой иметь, твоего войска мы не боимся, землёй и водой будем биться с тобой. Вавилоньский ты повар, Макидоньский колесник, Иерусалимский бравирник. Александрийский козолуп, Великого и Малого Египта свинопас, Армянская злодиюка, Татарский колчан, Каменецкий палач, всего мира подсветит шут, самого аспида внук и нашего хуя крюк. Свиная ты морда, кобыляча жопа, Резницкая собака, некрещёный лоб, мать твою вйоб. Вот так тебе запорожцы высказали, никчёмный. Не будешь ты и свиней христиансикх пасты. Теперь кончая, потому числа не знаем и календаря не имеем, месяц в небе, год в книге, а день такой у нас, какой и у вас, за это поцелуй в сраку нас!
На поле «брани»
С. Максимов отмечает, что, как правило, такие перебранки были частью устоявшегося ритуала, который всегда начинался именно с брани, откуда слово «брань» и стало позже означать не только ругань, но и просто сражение, которое за бранью последовало. Отметим здесь важное наблюдение Максимова: он предлагает различать два слова: «ругаться» и «браниться». «Браниться, – пишет он, – то есть в ссоре перекоряться бранными словами, по народным понятиям, не так худо и зазорно, как ругаться, то есть бесчестить на словах, подвергать полному поруганию, смеяться над беззащитным, попирать его ногами».
За бранью, собственно, прямого сражения могло и не последовать, то есть поношения было достаточно для самоудовлетворения враждующих Вот как у уже известных нам неваров:
Брань одна или окончательно решала спор, или разжигала страсти других враждующих сторон до драки, когда они вступали в дело, принимая участие и сражаясь всем множеством.
Пусть читатель не думает, что его предки сильно отличались от тех же жителей Катманду. Максимов сообщает, что, к примеру, стычки новгородцев с суздальцами проходили по примерно тому же сценарию: обе стороны экономически сильно зависели друг от друга и понимали, что ссориться по-настоящему себе дороже. Поэтому время от времени они собирали войска, которые досыта поносили противную сторону, после чего мирно расходились по домам.
Но это всё-таки давние времена. А вот цитата из газеты «Аргументы и факты» за 1993 год. Речь идёт о грузино-абхазском конфликте:
Близость расположения здесь враждующих сторон позволяет им в моменты затишья вести друг с другом, не покидая окопов, словесные диспуты. Содержание подобных «задушевных бесед» часто сводится к намёкам на половые контакты с такими безобидными животными как козы. Подозреваемая в подобных контактах сторона утверждает обычно, что от таких половых контактов и появились на свет их нынешние противники, сидящие в окопах напротив. Как правило, полемика о скотоложстве переходит в конце концов в активную перестрелку.
Как видим, для того, чтобы дело дошло до перестрелки, врагам понадобилась длительная «бранная подготовка».
Впрочем, как мы знаем, поносить ведь можно не только других, но и самого себя.
10. Самоуничижение – ещё одна функция инвективы. Вот как костерит себя булгаковский герой:
Эх я дурак! Зачем, зачем не улетел я с нею? Чего испугался, старый осёл? Эх, терпи теперь, старый кретин!
11. Интересен ещё один очень продуктивный способ обильной инвективизации речи. Выше мы уже видели, что бранный словарь присущ не только малообразованным слоям общества, самыми резкими ругательствами не пренебрегают и все остальные, в том числе работники умственного труда. Другое дело, что мотивация у них может быть разная. Например, это стремление показать себя «человеком без предрассудков». Обращение к инвективе даёт ощущение «социальной свободы».
Но всё дело в том, что, например, для чиновника или политического деятеля эта самая «социальная свобода» – вещь не всегда достижимая и тем более не всегда желательная. Отсюда ещё одна возможность обращения к инвективе как к своеобразному «переключателю кодов общения». В одной ситуации, например в бане, где разница в чинах минимально заметна, чиновник чувствует себя раскованно и позволяет себе самые грубые выражения, непристойные анекдоты и так далее. Но выйдя из этого состояния и попав на, допустим, встречу с общественностью, тот же человек мгновенно переключается на сухой и формальный стиль. После собрания «переключатель» щёлкает снова и где-нибудь в буфете «среди своих» человек вполне может вернуться к вульгарному словарю. Бранный словарь здесь – своеобразный стилевой регулятор.
12. Близок к этому использованию бранного словаря случай, который лингвист А. Зорин называет «элитарность культурной позиции через её отрицание». Речь идёт об использовании брани интеллигенцией или, во всяком случае, интеллектуалами, как этакая бравада, «пощёчина общественному вкусу». Как всякая пощёчина, перед нами вызов, сознательное приглашение к скандалу. Такова инвективная стратегия Венедикта Ерофеева с его «Москва – Петушки». Девушки из весьма образованных американских семей, сообщают нам наблюдатели-лингвисты, могут обращаться к своеобразным инвективным цепочкам типа «Shit-piss-fart-fuck and corruption!», абсолютно непереводимым на русский язык, да и по-английски это бессмысленное перечисление наиболее вульгарных корней, означающих кал, мочу, непристойные звуки, половой акт и вообще разложение. В русском языке ближе всего к этому какой-нибудь цветистый мат «в бога-душу-гроб-три креста».
