Очень существенно, что искусство пользоваться eebu считается очень важным, ему специально учатся, и тот, кто умеет так ругаться лучше, чем другие, заслуженно этим гордится.
Список культур, характеризующихся необычными, с европейской точки зрения инвективными стратегиями, можно продолжить.
Интерес представляют малые культуры. Для ряда таких культур характерно стремление не столько сдерживать агрессию, сколько избегать её вообще. В этой связи исследователи называют, например, племена, проживающие на островах Борнео, в Танзании, Южной Индии, Шри-Ланке, Новой Гвинее, Австралии, островах Малайского архипелага, на Таити, небольших островах Тихого океана, атолла Бикини, а также некоторые индейские племена, например зуни.
Индейцы североамериканского племени сольто стремятся избегать любого внешнего проявления агрессивности: ссор, перебранок, угроз. Для них нехарактерны и самоубийства. Однако это отнюдь не означает, что сольто не знают и эмоций, порождающих перечисленные агрессивные действия: гнева, злости, враждебности. Браниться запрещается, но вполне допустимы недоброжелательные акты в отношении противника: тайное колдовство, клевета и распускание сплетен. При этом внешнее отношение к противнику остаётся вежливым и приветливым.
Наконец, можно упомянуть изолированные протестантские группы в Северной Америке, которые, некоторым сведениям, добиваются почти полного отказа от инвективизации речи. Это, например, пенсильванские квакеры, южногерманские переселенцы в Канаде и др.
Однако сообщаемых в литературе сведений на эту тему слишком мало, чтобы делать окончательные выводы об особенностях их моделей поведения. Вполне возможно, что те или иные действия недостаточно точно интерпретируются исследователями, и их выводы заходят слишком далеко. На деле модель поведения, кажущаяся противоположной европейской, оказывается ближе к ней, чем можно было подумать.
На такую мысль наводят, в частности, некоторые сведения, полученные от информантов. Так, в разговоре с автором этой книги один американский квакер утверждал, что его единоверцы никогда не бранятся («We do not swear»), но на вопрос, что он сказал бы, угодив себе молотком по пальцу, ответил, что, вероятно, воскликнул бы «Shit!» (то есть приблизительно русское «Говно!»). Это несильная инвектива, но из ряда инвектив всё же не выходящая. Очевидно, что информант хотел лишь сказать, что квакеры не богохульствуют.
Значительно больше достоверного известно о жизни гималайских шерпов. Их религия – махаяна, разновидность буддизма, запрещающая едва ли не все средства эмоциональной разрядки – прежде всего убийства (войну, вендетту, дуэль), но также и драку, судебное преследование, «гневные слова» и даже «гневные мысли». При таком количестве запретов шерпам фактически не нужна администрация, из всего начальства у них есть только староста деревни, но и у того очень ограниченные полномочия.
На первый взгляд перед нами просто идеальная модель поведения, когда не нужны никакие институты сдерживания отрицательных чувств – их просто нет. Не нужно никого принуждать вести себя мирно и спокойно и уж, естественно, некого наказывать за «плохие слова».
Но всё не так просто. Принципиальное отсутствие механизма «выпускания пара» недопустимо в нормально функционирующем человеческом обществе: ведь этот «пар» накапливается в любом коллективе, и шерпы не исключение. Поэтому шерпы вынуждены искать и находить какую-то замену такому механизму.
Прежде всего, не все табу соблюдаются одинаково ревностно. Если убийство и его попытки запрещены очень строго, запреты на «гневные слова» больше декларируются, чем выполняются на деле. Без перебранок дело, по-видимому, не обходится.
Но оказывается, что одних таких «гневных слов» порой бывает недостаточно. Требуется что-то покрепче. И поэтому важное значение в культуре шерпов приобретает механизм так называемого «вышучивания» на пирушках. Имеется в виду практика шутливого задирания друг друга, которое иногда переходит в грубые выпады, на которые, однако, запрещается обижаться.
Понять, почему этот метод пользуется успехом, помогает указание этнографов на крайнюю обидчивость шерпов и болезненную реакцию даже на слабую критику в свой адрес. Малейший косой взгляд соседа заставляет шерпа волноваться и начинать выяснять причины такого поведения. Что очень важно, этика шерпов заставляет их искать названные причины прежде всего в себе, а не в соседе.
В таких условиях «вышучивание» воспринимается весьма серьёзно: с одной стороны, перед нами «всего лишь» шутка, с другой – всё равно очень неприятно. Соответственно и реакция может быть разной. Обычно все окружающие весело смеются над жертвой шутки, и сам вышучиваемый охотно участвует в веселье. Достигается желаемая разрядка: шутка принимается и в то же время ощущается как агрессия. Получается что-то вроде прививки от болезни с помощью малой дозы болезнетворных бактерий.
Но бывает, и нередко, другой исход: обидчивый шерпа не выдерживает насмешек, и вместо добродушного смеха кидается на соседа с кулаками. А это ещё более тяжёлое нарушение табу. «Вышучивание» не сработало, приём разрядки дал сбой.
Этим объясняются возникающие время от времени в общине шерпов психологические взрывы, скандалы, внешне выглядящие как истерические всплески: агрессивные эмоции так или иначе должны вырваться наружу, какие бы религиозные цепи их ни сдерживали.
Вряд ли удивительно поэтому, что такая модель поведения характерна в основном для таких вот небольших изолированных культур: в открытом развитом цивилизованном обществе она оказалась бы нежизнеспособной.
Тем не менее она существует, и не только в шерпской группе. Вот описание очень похожего поведения чукчей писательницы Г. Башкировой:
«У чукчей […] ещё в начале XX столетия потрясённые исследователи наблюдали странные сцены. Время от времени кто-нибудь из членов небольшого их коллектива устраивал то, что среди цивилизованных людей принято называть истерикой. Человек раздевался донага, выбегал на снег, последними словами ругал своих близких, бросал им в лицо ужасающие обвинения, рыдал, рвал на себе волосы, грозил покончить с собой. За ним ходили, успокаивали, затем бережно укладывали спать. Наутро поскандаливший просыпался умиротворённым и счастливым; все остальные делали вид, что ничего не произошло. Когда однажды европейский врач, наблюдавший подобную сцену, попытался вмешаться – дать брому, валерьянки, его жёстко остановили: «Не мешайте! Так надо!»
Жизнь в условиях Крайнего Севера тяжела даже для носителей местной культуры: здесь и длительное пребывание в тесноте, долгое пребывание в темноте полярной ночи, недостаток кальция в организме. Когда психологический стресс оказывается слишком большим, организм срывается и реагирует истерическим всплеском. Причём этот срыв не планируется, он – неизбежное следствие отсутствия традиций и ритуалов, которые помогли бы это стресс снять. «Вышучивание» шерпов, по-видимому, как-то помогает, но только как вспомогательное средство. Помогают и чукотские истерики.
Ещё один пример примерно из того же северного ареала. О нём пишет известный лингвист Й. Хёйзинга, описавший своеобразные «хульные состязания» эскимосов, игравшие, помимо всего прочего, роль судебной тяжбы:
