Он, взяв слепого за руку, вывел его вон из селения и, плюнув ему на глаза, возложил на него руки и спросил его, видит ли что? Он, взглянув, сказал: вижу проходящих людей, как деревья.
(Мк. 8: 23, 24).
Но не только слюна божественного происхождения наделялась мистической силой. В очистительный обряд ранних христиан входило осенение себя крестным знамением с головы до ног рукой, смоченной слюной.
Примеры включения слюны в инвективную практику упоминались выше.
Стоит привести довольно экзотическое ругательство тагалов: «Buwa ka ng ina mо!» – «Ты – смегма (секреторные выделения) твоей матери!» Автору неизвестна ни одна другая культура, в инвективной практике которой упоминалось бы это выделение.
«Зоологизмы»
Бранные ассоциации с различными животными, по-видимому, характерны для всех без исключения национальных культур. С помощью таких ассоциаций инвектант обвиняет оппонента в наличии у этого последнего определённого отрицательного качества, которое национальная традиция приписывает тому или иному животному.
Значительная часть обвинений имеет скрытый или явный сексуальный подтекст и, собственно говоря, могла бы рассматриваться в разделе, посвящённом сексуальному элементу инвективной лексики, если бы не используемое название животного.
Кроме того, возможны и «комплиментарные зоообращения» типа «Сокол ты мой ясный» или «О голубка моя!», а также комплиментарные сравнения типа «Он дрался как лев». В любом случае речь идёт об установлении некоторого сходства поведения человека и животного или их внешнего подобия. Сплошь и рядом сходство здесь чисто условное, мало общего имеющее с действительностью. По крайней мере, мы сегодня прекрасно знаем, что ворона очень умная птица, а свинья ещё и достаточно чистоплотная, и всё равно, называя человека вороной, мы имеем в виду, что он рассеянный и бестолковый, а обзывая свиньёй, хотим сказать, что он грязнуля или непорядочный. Голуби доставляют горожанам немало хлопот, раздаются даже призывы к их уничтожению, но любимая девушка – всё равно «голубка».
Во всех культурах возможны оскорбления, в составе которых животное не называется, но зато та или иная часть тела оппонента, его орган и так далее обозначаются словом, пригодным для животного, и, следовательно, его обладателю отказывается в праве считаться человеком. Сравним русские инвективные названия для частей тела человека: «морда» вместо «лицо», «брюхо» вместо «живот», «Он роет землю копытом», «Сейчас дам тебе по рылу!», «Закрой пасть!» Последнее выражение соответствует немецкому «Halt’s Maul!», как и «Halt die Schnauze!», a «Halt deinen Schnabel» – «Захлопни клюв!».
Уже простые национальные списки пар «животное – приписываемое ему свойство, переносимое на человека» обнаруживают яркую специфичность народных представлений. Естественно, что живущие по соседству народы нередко демонстрируют сходные пары.
Так, следующие латышские зоосравнения практически неотличимы от русских: «хитрый, как лиса», «глупый, как индюк», «быстрый, как ласточка (олень, серна)», «трусливый, как заяц», «смирный, как овца», «заносчивый, как петух», «трудолюбивый, как муравей» (пчела), «назойливый, как муха», «тихий, как мышь», «сильный, как бык», «голодный, как волк», «вонючий, как хорек», «слабый, как цыпленок», «черный, как ворон», «скользкий, как угорь», «голый, как церковная крыса».
Отличающихся от русских сравнений у латышей немного: «коварный, как лиса», «хитрый, как змея», «жадный, как волк», «мокрый, как крыса».
У соседей латышей – литовцев «zaltys» (уж) – это немного хитрый и злой человек. «Varna» (ворона), как и у русских, означает разиню, «asilas» (осёл) – глупца, как и «avinas» (баран) или «vista» (курица). «Karve» (корова) у них – человек неловкий, неосторожный, неуклюжий. В восклицательном, междометном смысле, вроде «Черт побери!», латыши очень часто восклицают «Rupuze!» (жаба). Как ни странно это для русского уха, поляк может ласково назвать подругу «zabko» или «zabciu» – наверно, по-русски это было бы «Жабулька ты моя!».
Но если национальные культуры далеко отстоят друг от друга, подобных расхождений гораздо больше. У казахов «чибис» ассоциируется с жадностью; «сова» – с безалаберностью, беспомощностью, рассеянностью, «пчела» – со злобностью и недовольством. В русской культуре таких ассоциаций нет, хотя сова в свете дня действительно беспомощна, пчела достаточно грозное насекомое и так далее. Очевидно, что разные культуры обращают внимание на одни свойства данного животного и игнорируют другие.
В некоторых случаях зоосравнение в одной из культур невозможно в другой. Если в казахской культуре популярны в этом плане шмель, щука, кобель, воробей, то в англоязычных странах они совсем не котируются. Русские считают льва эталоном грации, силы и красоты, у казахов он уродлив и неловок. Черепаха у русских символизирует медлительность, неповоротливость, у казахов – лень и беспечность. Русским требуется известное напряжение, чтобы согласиться, что в каких-то случаях волк может оказаться хитрее лисы. Отношение к крысе, вероятно, одинаково отрицательно во всех культурах, однако русским не свойственно, подобно англичанам, ассоциировать ее с предательством или, подобно французам, – с жадностью.
У французов мул («mule») ассоциируется, как во многих культурах, с упрямством, но – с сексуальным оттенком (по-видимому, здесь возникает ассоциация со звучанием слова muliebria (латинское название женского органа), «Клоп!» («punaise») применяется к проститутке и склочнику. Последнее значение клоп делит с гадюкой («vipere»), но гадюка ассоциируется с ощущением опасности и угрозы, а клоп – с гадливостью и презрением. «Треска!» («morue») употребляется в значении «проститутка» и просто «баба». «Кенгуру!» («kangourou») имеет значение «непостоянный человек», «попрыгунчик», «флюгер».
В испанской этнической традиции за волком, овцой, коровой, слоном не закреплено никаких признаков, позволяющих использовать их в качестве обращения к собеседнику. Заяц символизирует трусость, а кролик – нет, козел – это муж, которому изменила жена, но жену, которой изменил муж, назвать козой нельзя. Крот у испанцев – символ тупости и ограниченности, устрица – молчаливости и сдержанности, хорек – назойливого любопытства и нелюдимости и многое другое.
Немецкое «Schnapsdrossel» означает пьяницу («Drossel» – дрозд). У баварских немцев «Сурок!» («Mearmel») – застенчивый человек.
В таиландской культуре змея – символ выдержки, обезьяна – мудрости, слон – добропорядочности, крокодил – спокойствия и невозмутимости.
Среди сравнений йоруба (Юго-Западная Нигерия): «сухой (тощий), как рыба», «маленький, как сверчок», «говорит, как лягушка», «обжирается, как крыса», «уродлив, как жаба», «глуп, как обезьяна (баран, козел)», «нем, как овца».
В чечено-ингушской практике ишак – символ упрямства («Ты упрям, как ишак брата!»), то же – у лезгин и многих других, буйвол – символ неопрятности (приблизительно как русское «Свинья!»), кошка, напротив, символ опрятности, аккуратности. Во французской культуре «Кошка!» («Chat!») – очень грубое оскорбление женщины с сексуальным подтекстом (ассоциируется с «chas» – «ушко иголки»). Противоположным образом английское «Cat!», обращенное к мужчине, приобрело в последнее время комплиментарное значение.
