Современные венгерские варианты: «А kutya basszom meg!» («Чтоб тебя собака выебла!»), «Bazd meg az anyadat!» В последнем случае разница с русским матом в том, что непристойное действие производится в адрес не «твоей», а «своей» матери: «Еби мою мать!» Сравним русское «Чёрт меня побери!» Но наименования собаки в этом венгерском варианте уже нет. Сравним английское «Motherfucker!», где налицо – явный мат, но тоже без собаки.
Примеры мата, где пёс – действующее лицо: болгарское «еба си куча майката», сербское «je6o те пас», белорусское «ебаў его пес».
О развитии мата читаем в блестящем труде Б. А. Успенского:
На глубинном (исходном) уровне матерное выражение соотнесено, по-видимому, с мифом о сакральном браке Неба и Земли – браке, результатом которого является оплодотворение Земли. На этом уровне в качестве субъекта действия в матерном выражении должен пониматься Бог Неба, или Громовержец, а в качестве объекта – Мать Земля. Отсюда объясняется связь матерной брани с идеей оплодотворения. На этом уровне матерное выражение имеет сакральный характер, но не имеет характера кощунственного. […] На другом – относительно более поверхностном – уровне в качестве субъекта действия в матерном выражении выступает пёс, который вообще понимается как противник Громовержца […] Соответственно, матерная брань приобретает кощунственный характер. На этом уровне смысл матерного выражения сводится к идее осквернения Земли псом, причём ответственность за это падает на голову собеседника […] На следующем уровне в качестве объекта матерного ругательства мыслится женщина, тогда как пёс остаётся субъектом действия. На этом уровне происходит переадресация от матери говорящего к матери собеседника, то есть матерная брань начинает пониматься как прямое оскорбление. Наконец, на наиболее поверхностном и профаническом уровне в качестве субъекта действия понимается сам говорящий, а в качестве объекта – мать собеседника.
Роль собаки в образовании матерной брани подробно рассмотрена и исследователем В. Ю. Михайлиным. Его объяснения в сокращённом виде выглядят следующим образом. Матерная брань имеет в виду, что пёс осквернил мать адресата. Стало быть, его отец не был человеком, а мать потеряла право называться женщиной и стала сукой. Адресат, таким образом – «сукин сын». Одновременно он же – «блядин сын», так как его мать – «блядь», от слова «блудить» в смысле «заблудиться». Она, таким образом, «заблудилась» и попала на территорию, где бродят «псы», которые, по большому счёту, не животные, а особая каста молодых воинов, играющих роль псов-изгоев. В. Ю. Михайлин подчёркивает, что разница между таким воином и животным не существенна, по понятиям общества того века, она просто не существует.
Что касается связи «собачьего» мата и нечистой силы, то есть возможности замены собаки на дьявола (см. примеры выше), то такая замена вполне допустима, если учесть, что собака, как будет показано ниже, могла считаться исключительно нечистым животным, спутником дьявола и так далее.
Именно поэтому в народном сознании собака могла успешно конкурировать с чёртом в других инвективных восклицаниях типа «Чёрт с ним!» – «Пёс с ним!», «Чёрт его знает!» – «Пёс его знает!» и даже «Ну его к чертям собачьим!». Вот почему обвинение в сношениях с собакой (= дьяволом) можно было понимать и как обвинение в ведьмовстве, то есть «Твоя мать совокуплялась с собакой» = «Твоя мать – ведьма!».
Однако такое объяснение «собачьего» мата не является единственным. Допустимо интерпретировать его и как способ максимального унижения матери оппонента, причём и эта интерпретация возможна в двух вариантах: 1) «Твоя мать была изнасилована собакой» и 2) «Твоя мать по собственному желанию вступила в связь с собакой». В последнем случае это оскорбление смыкается с инвективой типа «Твоя мать – шлюха!». В обоих случаях оппонент – «сукин сын». Сравним фарси «Mâdar sag!» – «Твоя мать – собака!».
Заслуживает внимания гипотеза о том, что наиболее непристойное слово русского языка – «пизда» произошло от «пёс», как и его соответствия в других языках – например, английское «cunt», французское «соп», исп. «соñо» и др. под. могут иметь отношение к латинскому «canis» («собака»). Греч, «киоп» («бесстыдный») может означать «vulva».
Как видно из приведенных выше примеров, в настоящее время инвектив, напрямую называющих собаку в качестве производителя непристойного действия, осталось мало – конечно, если не включать в это число многочисленные варианты «сукина сына» («сын суки», «сын собаки» и так далее). Даже простая инвектива «Собака!» может рассматриваться как намек на «собачий» мат, подобно тому как инвектива «Сестра!» или «Шурин!» содержат непристойный намёк в некоторых культурах (см. ниже).
Суммируем сказанное. Вначале инвектива была исключительно резкой и обвиняла оппонента в позорном или даже дьявольском происхождении, что, разумеется, имело целью понижение его социального статуса. Однако позже произошёл ряд социальных и языковых изменений, которые привели к серьёзному изменению самой сути инвективы. Прежде всего, изменилась оценка собаки, которая в одних ареалах оставалась «нечистым» существом, в других приобрела статус лучшего друга человека. К концу Средневековья охота за ведьмами стала терять свою «актуальность», так что обвинение в ведьмовстве перестало ощущаться столь остро, как раньше.
Сам факт крайней эмоциональной насыщенности инвективы «Пёс!», «Собака!» привел к эмоциональному перенасыщению и как результат – к снижению эмоциональной силы слова и его междометизации.
Когда же всё выражение с этим словом окончательно превратилось в довольно слабое восклицание, подлинный непристойный смысл всего сочетания перестал иметь большое значение, и «пёс» мог опускаться как само собой разумеющийся. С течением времени, однако, перестав употребляться на протяжении столетий, слово «пёс» забылось.
В результате такой трансформации вся инвектива неожиданно приобрела новый, очень грубый смысл, так как теперь уже основная оскорбительная роль принадлежала не псу, а самому говорящему.
В абсолютном большинстве случаев, однако, говорящий в подобных инвективах не называется, хотя и подразумевается, то есть «Ёб твою мать!» интерпретируется как «Я ёб твою мать!».
Именно отсутствие прямого упоминания говорящего заставляет подозревать, что самого говорящего в этом выражении никогда и не было, что он фактически домыслен в результате описанной выше трансформации. Эта трансформация и превратила бывшую «собачью» инвективу в одну из самых грубых для любого современного ареала.
Наконец, нельзя не упомянуть о ещё одной гипотезе, согласно которой собака вообще не имеет отношения к природе мата. Исследователь инвективного словаря в языках народов мира И. Гавран, писавший на сербско-хорватском языке, а вслед за ним и Ф. Кинер, выпустивший монографию на ту же тему по-немецки, предполагают, что первоначально мат выглядел примерно как «Пусть дьявол выебет твою мать!», а уж потом «дьявол» заменился на автора высказывания.
Таким образом, поначалу это была чудовищно богохульная брань. В своё время брань даже против матери, отца, семьи считалась «малой бранью», а всё, что поминало веру, крещение, душу и так далее – «великой бранью». Гавран утверждает, что в XVIII в. славянский мат распространился на славянских католиков и частично – далматинцев. А в XIX в. расширился богохульный набор «объектов мата», кроме матери в ход пошли Бог, Мадонна, святые, всевозможные священные предметы вроде просфоры, креста и так далее. За ними последовали власти предержащие, мирские предметы…
