Если кто-то при мне выражается в присутствии моей сестры, я должен его ударить или уйти.
Как видим, в полинезийской культуре нельзя не только оскорблять сестру, но даже просто сквернословить в ее присутствии.
Сегодня эти инвективы могут пониматься как просто обвинение в неспособности постоять за честь сестры.
Обобщая, можно сказать, что универсальность и популярность большинства инвектив, построенных на сексуальных символах, отражает некоторые общие закономерности человеческого поведения.
Есть основания полагать, что они восходят к предыстории человечества, то есть что существование ряда сексуальных инвектив объясняется дочеловеческим опытом наших предков.
Обезьяна – не человек, но человек – обезьяна
Рассмотрим в этой связи так называемое подставление, практикуемое рядом пород обезьян. Это своеобразный ритуал, при котором одна обезьяна становится в сексуальную, «приглашающую» позу, а другая забирается ей на спину и выполняет несколько условных ритуальных движений. Такое поведение, по наблюдениям этологов, активно способствует регулированию совместной жизни обезьяньего стада. Оно возможно в самых разнообразных ситуациях, в том числе несексуального характера, таких как приветствие, изъявление дружеских чувств, игра, небольшое волнение и так далее.
По-видимому, во всех этих случаях животное имеет целью смягчить возможное напряжение при общении за счёт демонстрации своей покорности, привлекательности, неагрессивности. Если в напряженной ситуации верхнее положение занимает доминирующая обезьяна, то в ситуации приветствия наверху может оказаться более слабое животное.
Подобным же образом ведут себя особи, находящиеся на низших ступенях иерархической лестницы, если две обезьяны – более слабое и более сильное животное – угрожают третьей обезьяне. Если более сильное животное до этого обнаруживало агрессивность, то после выполнения описанного ритуала напряжение исчезает и инцидент считается исчерпанным.
Важно, что весь этот ритуал возможен не только между самцом и самкой, но и между самцами и даже подростками. Другими словами, этот акт являет собой символ доминирования одной особи над другой и имеет очень мало (если вообще имеет) сексуального смысла. Говорить здесь приходится уже не столько о сексуальных жестах ритуального акта, сколько о жестах, приобретших новое значение – средства ослабления напряжённости.
Такой трансформации значения жеста способствует его происхождение как из сексуальных взаимоотношений, так и из взаимоотношений детёныша с матерью, когда детёныш стремится забраться к матери на спину. Однако и это последнее применение жеста покрывания имеет в конечном счёте сексуальные корни.
Легко заметить, что подобное использование обезьянами соответствующих жестов для символизирования доминации напоминает использование сексуальной инвективной лексики и жестов в человеческой социальной группе. Как мы только что видели, жесты обезьян утратили прямой сексуальный смысл и превратились в ритуальные движения; строго говоря, в ряде культур (прежде всего в русской, английской и американской), то же самое произошло с сексуальной инвективной лексикой, превратившейся в ритуальные идиомы, сохранившие, впрочем, сильный шокирующий эффект.
При этом всего вероятнее, что идиомы, направленные непосредственно на адресата типа английского «Fuck you!», восходят непосредственно к акту подставления. (У англоязычных народов и сегодня популярно выражение «to offer the ass» («предложить задницу») в смысле «делай со мной что хочешь, сдаюсь». Общность с «подставлением» у наших обезьяньих родственников очевидна).
А вот идиомы типа английского, русского, венгерского, новогреческого или среднеазиатского мата можно считать производным образованием, возникшим не раньше, чем в человеческом обществе появились различные половые табу на инцест и проч.
В обезьяньем обществе запрета на половые отношения с матерью не существует, более того, в жизни определённых обезьяньих видов зафиксировано очень нередкое сексуальное общение молодых самцов с матерями. Нет оснований считать, что у человеческих предков дело обстояло иначе.
Естественно поэтому, что оскорбить другого через обвинение его в противоестественных отношениях с его матерью (сравним английское «Motherfucker!», «Go fuck your mother!» и тому подобное) в условиях такого предельно свободного полового общения было невозможно. И наоборот, с появлением соответствующих табу, тем более – в условиях матриархата, подобное обвинение должно было восприниматься очень сильно.
Это ни в коем случае не означает автоматического исчезновения инвективы типа «Fuck you!» Со временем появляются новые инвективы, основанные на обвинениях в нарушении новых подобных табу (гомосексуализм, половые извращения и тому подобное), а также трансформируются старые («Сукин сын!»).
В этом отношении возможны разнообразные заимствования и взаимовлияния. Так, вполне представима связь американской инвективы «Motherfucker!» с аналогичными инвективами в африканских языках, например волоф. Это слово особенно популярно среди чёрного населения США, где его значение поддерживается отрицательным отношением к мужчине в семье, ибо в большинстве случаев мужчина в семье не живет. Многими социологами американское негритянское меньшинство считается практически матриархатным.
Чрезвычайно существенно, что подобная вербальная агрессия, с одной стороны, облегчает напряжение агрессору, с другой – предоставляет адресату возможность продемонстрировать свое положение, то есть либо смириться с более низким положением, либо самому превратиться в агрессора – ответить противнику подобным же образом и, как следствие, опять-таки облегчить напряжение.
Таким образом, место сексуальной инвективы в коммуникативном акте выглядит следующим образом:
1. Половой акт как врожденный компонент поведения.
2. Акт подставления как социогенитальный регулятор поведения в стаде.
3. Инвектива как вербальное описание акта подставления или сходных актов сексуального происхождения.
4. Возможное превращение этой инвективы в междометие.
Само собой разумеется, что такая схема представляет собой очень сильное упрощение уже хотя бы в том смысле, что между (2) и (3) лежит колоссальный по времени и качественным изменениям период превращения первобытного стада в человеческое общество, владеющее речью.
Но в любом варианте, человеческом или дочеловеческом, наблюдается принципиально одна и та же стратегия: как примат, совершающий описанный ритуальный акт, так и человек, обратившийся к сексуальной инвективе, фактически стремятся к одной цели: к унижению оппонента, демонстрации его ничтожества и собственного могущества. И те и другие как бы заявляют: «Я могу с тобой сделать все, что захочу!» В сексуальных человеческих инвективах это заявление несколько конкретизируется: «Я могу овладеть тобой любым угодным мне способом!»
В адрес мужчины же фактически перед нами обвинение в том, что адресат – пассивный гомосексуал, роль, считающаяся самой позорной в определённых социальных подгруппах.
