– Благодарствую, дядька Никандр, – прохрипел он внезапно осипшим горлом. – За честь да за веру твою.
– Спаси Христос, Елисей, – перекрестил его старик со слезами на глазах и, надев папаху, заковылял со двора.
– Чего это он, бабушка? – повернулся Матвей к Степаниде.
– Неужто не помнишь? – удивилась та, но потом, что-то сообразив, пояснила: – Лучшее он тебе отдал. Наследник ты ему теперь. Других-то не осталось. Никандр справным казаком был. Саблю эту он в Ширванский поход взял. Сам с эмира какого-то снял. Не смотри, что ножны простые. Там клинок булата настоящего. Да и остальное оружие доброе. А ты все правильно сделал, – вдруг одобрила она. – Не должна память рода впусте пропасть.
– Выходит, он специально все это отобрал, чтобы мне принести? – подумав, уточнил Матвей.
– Угу. Дома небось что поплоше заряженным держит. А это твое теперь. Ладно, внучок. Вечерять пора, – вздохнула женщина и, подхватив подойник, отправилась в дом.
Не удержавшись, Матвей поднял ружье и, быстро осмотрев его, с довольным видом усмехнулся. Это тоже был штуцер. Не так богато отделанный, как тот, что остался от отца, но судя по состоянию, тоже совсем не барахло. Припомнив, что подобное оружие в это время было очень редким и стоило больших денег, парень аккуратно отставил его в сторону и потянулся за саблей.
Если уж бабка знала об этой сабле так много, то значит, она того стоила. Плавно вытянув клинок из ножен, Матвей залюбовался игрой узора. Смазанный салом, он блестел в лучах вечернего солнца, отбрасывая веселые отблески. Кинжалы были под стать сабле. Все та же дамасская сталь с муаровым узором на клинках. Последними Матвей осмотрел пистолеты.
– Кубачинских мастеров работа, – негромко пояснила бабка, выйдя на крыльцо и увидев, чем он занят. – Тоже с боя взяты. То уже сынов его добыча. С турками на перевале резались. Там и добыли.
– А разве турки и сюда доходят? – удивился Матвей.
– Бывало, – вздохнула Степанида. – Сейчас-то редко забегают. А раньше их башибузуки частенько сюда за рабами хаживали. Я и сама едва им в лапы однажды не попала, – усмехнулась она. – Батюшка мой, царствие ему небесное, мне с собой пистоль дал, когда я по орехи в лес собралась. А уж стрелять он меня научил, едва я тот пистоль в руках удержать смогла. Так и спаслась. Пальнула в турку и бегом оттуда. Даже пистоль с перепугу бросила. А казаки в патруле были да услыхали. Они тех турок и порубили.
– А ты говоришь, я казачьей крови. Сама-то по молодости любому казаку, небось, могла нос набок свернуть, – усмехнулся Матвей, собирая оружие и с удовольствием слушая довольный смех бабки.
* * *
Спустя еще две недели Матвей уже уверенно бродил по двору и даже пытался колоть дрова. Правда, после каждого пятого удара приходилось останавливаться и делать передышку, пережидая очередной приступ головокружения и слабости. Именно эти симптомы прошедшей болезни его и бесили сильнее всего. Ну не привык он чувствовать себя слабым. А тут еще разгулявшиеся гормоны добавляли проблем, сделав его раздражительным и вспыльчивым.
И только железная воля, воспитанная годами инвалидности, позволяла парню держать себя в руках и рамках приличий. Тем более что местные нравы были ему совсем непонятны. Взять отношения с той же бабкой. С одной стороны, кремень женщина, способная коня остановить и танку дуло в узел завязать. Но ее покорность и готовность слушаться каждого его решения частенько ставили Матвея в тупик. Наконец, не удержавшись, он решил внести в этот вопрос окончательную ясность, трезво рассудив, что на его вопросы бабка ответит спокойно, помня, что он едва оправился после болезни. Этот разговор случился сразу после ужина, когда Матвей, сыто отдуваясь, откинулся на лавке и, прихлебывая горячий чай, негромко спросил:
– Бабушка, а ты меня малого часто ругала?
– Это за что же? – удивилась Степанида, проворно собирая посуду со стола.
– А за что обычно малых ругают? – пожал парень плечами. – Не слушался или озоровал сильно.
– Не было такого, – решительно тряхнула бабка головой. – Упрямым ты всегда был. Еще в пеленках. А вот озорства глупого за тобой никогда не было. Да и то сказать, тебя всегда к оружию тянуло. Как батька из патруля вернется, так ты первым делом у него пистоль тянешь и за пояс его. А сам от горшка два вершка. Тот пистоль тебе, как мне ружжо. Едва не самого больше, – тепло улыбнулась она. – А ты с чего вдруг вспомнил за то?
– Да я вот тут подумал, мы с тобой в твоем доме живем. А я чего решу, так ты и не споришь. Сразу соглашаешься. С чего бы?
– А чего удивляться, – спокойно пожала Степанида плечами. – Глупого ты ничего не сказал. Так чего спорить понапрасну? Да повелось так от веку. Казак в доме голова. Бабе его слушаться надобно. А то, что молод еще, так то не долго. Оглянуться не успеешь, как и юность пролетит. Да и проще мне так.
– Чем это? – не понял Матвей.
– Помру, тебе своим умом жить придется. Вот и учись, пока есть, кому доброе подсказать, – лукаво усмехнулась женщина.
«Да уж. Умеет бабка озадачить, – подумал Матвей, рассеянно наблюдая, как ловко она управляется по хозяйству. – Это выходит, у нее воспитательный процесс такой. А по сути, мели, Емеля, твоя неделя. А сама делает только то, с чем согласна».
Между тем бабка быстро навела порядок и, затеплив лампадку под иконами в красном углу, принялась молиться на ночь. Ее тихий шепот навевал на Матвея дремоту. Покосившись в окно, он убедился, что на улице уже стемнело, и, от души зевнув, не спеша направился в свой закуток, попутно перекрестившись. Так, чтобы это заметила бабка. Что поделать, если времена тут такие и любой, кто не посещает церковь, сразу становится объектом стороннего внимания.
Сам Матвей точно знал, что крещен. Бабушка еще в детстве втихаря от родителей отвела к попу и окрестила его. Уже в Афганистане он, не обращая внимания на замполита, носил на шее крестик, который до того носил во внутреннем кармане кителя. В общем, ничего против веры он не имел, хотя сам большой тяги к ней не испытывал. Попросту он решил придерживаться местных правил поведения, хотя иногда и забывал некоторые нюансы.
Пробежав взглядом по лежащему у лежанки оружию, уже заряженному и готовому к бою, он улегся и, накрывшись одеялом, прикрыл глаза. Уставший за день организм отключился почти сразу. Проснулся Матвей от давно забытого, но от этого не менее острого ощущения опасности. Эта чуйка уже не раз спасала ему жизнь, так что доверять своим инстинктам он привык. То, что он не почуял опасности в столкновении с мажорами, виноват был сам. Слишком сильно погрузился в собственные раздумья. Не сообразил вовремя очнуться, хотя чуйка в тот день ныла с самого утра.
Осторожно поднявшись на лежанке, Матвей выглянул в окно и в тусклом свете половинчатой луны рассмотрел за околицей пять конных фигур. В том, что ничего хорошего ночные гости не принесут, сомнений не было. Не ездят тут по ночам. Поднявшись, он быстро оделся, чтобы не светить белым исподним и голой кожей, и, подхватив весь свой огнестрел, бесшумно двинулся к двери. Уже на выходе он оглянулся и прислушался. Бабка спала на своей половине, тихо похрапывая.
