Голос был низкий и грубый. По акценту Купер догадался, что говорит иностранец. На заднем плане слышалась музыка — что-то электронное. Грохот ударных бил в уши.
— Вы только что мне звонили. С телефона Мики Фрейзера.
На другом конце линии слышалось тяжелое дыхание, потом мужчина сказал:
— Подождите.
Повисла тишина.
— Алло! Алло! Мое имя — Дэн Купер. Вы звонили по моему номеру.
Фоном кто-то говорил на неизвестном ему языке, по-прежнему слышалась музыка, и наконец уже другой голос произнес:
— Ты Дэн? Ты друг Мики?
Голос был моложе и выше, чем у первого мужчины, но акцент такой же.
— Да. Мое имя Дэн Купер. Я был другом Мики.
— Он называл мне твое имя. Я тоже друг Мики. Мое имя Хасан.
— Откуда у тебя телефон Мики? Почему ты мне звонишь?
Тишина.
— Мики умер.
Еще одна долгая пауза, потом человек, назвавшийся Хасаном, сказал:
— Я знаю. Я очень грустный. Мне нужно говорить с тобой.
Глава 22
— Что ты будешь пить? — спросил Гэвин.
— Содовую со льдом и лимоном, пожалуйста.
— Ничего крепче?
Ева покачала головой:
— Я больше не употребляю алкоголь.
Он вопросительно посмотрел на нее, потом кивнул, как будто переваривал ее очередную странность, и направился в сторону барной стойки.
Они сидели в пивном баре «У лодочника» рядом с каналом Кеннет-Эйвон, где десять лет назад в самом дальнем углу парковки нашли машину Джейн Макнейл. Симпатичное заведение с видом на воду, где, как Ева предполагала, летом собираются толпы туристов, но сейчас темно-бурая полоска канала и отсутствие зелени придавали всему унылый вид. Из отчета Питерса она знала, что полиция не выдвинула никакой версии, объясняющей, каким образом машина оказалась именно там, кроме дурацкого предположения, что Джейн, вероятно, сама оставила ее там. Внутри не было обнаружено никаких «посторонних» отпечатков пальцев — только Джейн и Фаррелла. За прошедшее время бар дважды менял хозяев; женщина за стойкой, уроженка северо-востока Англии, судя по сильному акценту, рассказала, что она работает только полгода и ничего не знает о том, что происходило здесь десять лет назад, а тех людей, которые знали бы, в баре нет.
Через несколько минут появился Гэвин с напитками. Глядя, как он идет к ней через зал, Ева снова поразилась его необыкновенно привлекательной внешности. Теперь она воспринимала его объективно, свободная от сложных эмоций, свойственных подростковому возрасту, и ее забавляло, как люди, и женщины, и мужчины, невольно оборачивались в его сторону. Он был очень, очень красив. Только так можно было описать его. «Ему следовало бы стать актером, а не политиком», — подумала она.
— Есть какие-то конкретные причины, почему ты больше не пьешь? — спросил он, усаживаясь напротив нее.
В его словах не было никакой критики, только вежливый вопрос. В отличие от многих, Гэвин говорил то, что думал. Его прямота и отсутствие притворства были тем, что больше всего привлекало Еву в нем когда-то. Люди в основном думали, что она излечилась от алкоголизма, и ее это совершенно не беспокоило. Но в Гэвине было нечто такое, что требовало откровенности, особенно в той странной ситуации, в которой они оказались. Как будто их реальность была остановлена. Ей придется соблюдать осторожность, чтобы не слишком выдать себя. У нее не было ни малейшего желания объяснять, что в те времена, которые он вспоминал, алкоголь был способом сбежать от «демонов», как называл это доктор Блейк, один из ее психотерапевтов, человек, приверженный клише. В дальнейшей своей жизни она перепробовала все возможные вещества, изменяющие сознание, в надежде вычеркнуть воспоминания, но облегчение было временным, и, если уж на то пошло, потом ей делалось намного хуже. Прошлое становилось еще более ярким и ужасным, оно присутствовало в ее настоящем. Трезвость, по-видимому, была единственным работающим способом, благодаря которому удавалось заставить тени прошлого немного отступить.
— Я просто поняла, что алкоголь не для меня, вот и все.
Ева встретилась с ним глазами, надеясь, что он не станет копать дальше. Алкоголь в те давние времена был к тому же единственным средством развивать отношения с ним, помогая заходить дальше в том, что она в то время воспринимала как чистый эксперимент.
Гэвин добродушно улыбнулся и поднял кружку с пивом:
— Вполне разумно.
— Гэвин, могу я у тебя кое-что спросить?
— Спрашивай о чем угодно. Вообще обо всем, о чем хочешь.
— Почему Тим Майклс покончил с собой?
Он поперхнулся и пристально посмотрел на нее, потом решительно поставил кружку на стол:
— Извини, Ева, я не ожидал такого вопроса.
Вопрос действительно мог смутить, и, скорее всего, Гэвин будет чувствовать себя неловко, обсуждая семейные дела Майклсов, но Ева решила идти напролом. Если он не расскажет, то кто?
— Мне нужно проверить все возможные аспекты.
На его лице проступило болезненное выражение.
— Смерть Тима — это аспект?
Ева пожала плечами:
— Не знаю.
Он вытер губы рукой и откинулся на спинку стула:
— Полагаю, я могу рассказать тебе, раз ты действительно хочешь это знать. И если ты считаешь, что это поможет.
Тем не менее он по-прежнему колебался.
— Если можно, Гэвин.
— Хорошо. Насколько мне известно, Тим большую часть своей взрослой жизни страдал от депрессии. С ним было трудно иметь дело даже в самые лучшие времена. Он был перфекционист и очень требователен, а кто-то скажет, жесток к себе и окружающим его людям. И только после его смерти выяснилось, что у него несколько лет были проблемы с деньгами.
— Удивительно.
— Я не посвящен во все детали, но конный спорт — это ненадежный бизнес. Тебя оценивают по последним результатам. Он слишком потратился на обновление всего хозяйства в целом, а потом у него было несколько плохих сезонов, плюс ему вообще в тот период не везло, и клиенты начали забирать лошадей. Говорили, он потерял чутье. Как ты уже поняла, семья участвует в конном бизнесе уже несколько поколений, многое поставлено на карту, и не в последнюю очередь собственная гордость. Для него жизнь вне ипподрома, вне скачек вообще не имела смысла. По-моему, он не хотел мириться с мыслью, что может все потерять.
— А поместье? Оно, без сомнения, стоит кучу денег, даже если бизнес идет плохо. Он мог бы продать его или сдавать в аренду, разве нет?
— Не вариант. Он бы счел это полным поражением и позором. Скачки действительно были для него всем. Остальное вообще не имело значения. Когда Тим умер, оказалось, что он оставил кучу долгов, и мы обнаружили, что имущество было в значительной степени заложено. К счастью, Гарри и Мелисса сумели продать часть земли и несколько домов, так что положение постепенно выправилось. Но время было очень тяжелое.
