Пора признать, что общество старательно уничтожает собственное самоощущение ребенка и заставляет его прислушиваться к авторитетам. Так мы теряем опору на себя и начинаем оглядываться на других.
В конечном итоге мы сводим себя к набору установок, какими должны быть мужчина, женщина, ребенок, работник, сын, дочь, друг и так далее. Мы все больше становимся функциями, боясь проявлять свои «нежелательные» качества.
Родитель-функция теряет контакт с ребенком, а ребенок пытается вернуть живого родителя
Мама приходит за дочкой в садик. Дочке 5 лет. Она уже вышла во двор и увлеченно играет с другими детьми.
Мама хочет идти домой: у нее дела. Она зовет ребенка, но девочка не слушает. Она продолжает играть. Мама сердито спрашивает: «И долго я буду тебя ждать?»
Дочь начинает торговаться: «Ну еще минуточку! Ну полминуточки! Ну секунду!»
Маму раздражает непослушание и торг. Ей нужно делать свои дела. Она грубо берет ребенка за руку и тащит. Ребенок рыдает от отчаяния и горечи.
Знакомая картина? Уверена, что – да. Вы готовите, а ребенок хочет с вами играть. Вы укладываете младшего ребенка спать, а тот, что постарше, громко закрыл дверь, и малыш просыпается. Ваши дела никогда не заканчиваются. Вам нужно еще убрать, еще сделать отчет, еще сходить в магазин. А ребенок мешает.
Что происходит? А вы понаблюдайте за собой, когда вы погружаетесь в маму-функцию. У вас возникают определенные чувства. И убеждения.
Скорее всего, такие:
«Мои дела важны и не терпят отлагательств, а ребенок подождет. Его дела не так важны… Вообще не важны. Игра – это баловство, а посуда сама себя не помоет».
Чем сильнее вы переживаете свое долженствование, тем больше вы напряжены, скованы, тем больше вы – функция.
Функция – это что-то неживое, почти не человек. Функция должна, это ее главное назначение.
Функция не может, не имеет ресурса вступать в контакт, сочувствовать, интересоваться, любоваться, слышать, вникать. Функция просто должна.
Ребенок это чувствует. Он чувствует эту заданность, упрощенность и ощущает ее как потерю мамы.
Мама как будто ушла, и появилась училка – жесткая, сухая, негибкая, уставшая, требовательная.
Ребенок пугается, требует маму назад, отстаивает свои права.
У мальчика (6 лет) сразу начинает «что-то болеть». Так он возвращает себе маму, которая немедленно становится чуткой и внимательной.
Девочка (11 лет) говорит маме: «Ты перестала меня любить. Вчера любила, а сегодня весь день не любишь».
Девочка в саду протестует против неуважения свои прав и своих ценностей. Игра – важна! Она протестует против мамы-функции, но сразу откликается на живую маму: «Милая, я вижу, что тебе важно закончить игру. Я подожду немного, но через 5 минут мы пойдем. Поиграем еще дома».
Как не выпадать в маму-функцию? Эта роль нам уготована тем, что мы были выращены мамами-функциями, которые считали, что бытовуха важнее живого общения со своим ребенком. Поэтому она неизбежно присутствует, она интегрирована в нас, как автономная и автоматическая часть.
Автоматичность пропадает, когда мы начинаем замечать эту роль, отслеживать, как мы в нее попадаем.
Мы замечаем себя, когда становимся человеком-функцией и постепенно, опираясь на живые реакции ребенка, находим ресурсы для того, чтобы больше и чаще оставаться живым человеком, не бояться не выполнить какую-то функцию, радоваться себе и своим близким людям.
Когда родитель принял себя живым, он может принять и своего ребенка живым. У меня был интересный клиентский случай: женщина выросла в агрессивном патриархальном окружении. Родители дрались, детей били. Во дворе дети тоже дрались и дразнились. Доброты не хватало ни дома, ни в школе. Женщина выросла настоящим бойцом, готовым в любой момент вступить в драку. Когда у нее родился ребенок, она все свои потребности «перенесла» на дочь. Она думала, что дочь нуждалась в том, в чем она сама нуждалась. А к себе мать по-прежнему относилась жестко. Вроде повезло ребенку? Увы, нет. Мама спасает себя, а дочь с ее реальными нуждами и потребностями не может увидеть. Другими словами, маме и папе нужно для начала признать свои травмы, пожалеть и утешить себя. Тогда и только тогда они начинают видеть и слышать своих детей. Потому что уже нет искажений, нет переносов. Нет ни спасательства, ни тирании. Есть только живой контакт, в котором чувства ребенка важны, потому что родители тоже признают свои чувства и другие процессы. В таком признании, таком уважении ко всем проявлениям ребенка формируется его доверие себе, которое, как мы знаем, есть изначально, и теперь подкрепляется значимыми людьми. Если же доверие себе было подорвано, то его можно и нужно восстановить.
Как восстанавливается внутренняя устойчивость и благодаря чему укрепляется опора на себя
Человеку нужна опора. Если он не знаком с собой, он вынужден слушать других. Что они скажут о нем, как оценят. Хороший он или плохой.
В общем, ищет опору вовне, а не внутри себя. Человек без опоры полон тревоги и чрезвычайно зависим. На что же мы опираемся? На то, что внутри. На свои чувства, свои нужды, свои ценности.
Чувства – это наши реакции на внутренние и внешние события. И это грандиозная опора, если есть право чувствовать. Если признаны права на чувства, многие события могут быть прожиты естественным образом.
Расставание, завершение отношений – это очень грустно, но горе и грусть можно прожить.
Злость – это яркая и потенциально опасная эмоция, но, если присвоена, тоже в большом количестве случаев проходит, освобождая энергию для изменений.
Уязвимость, будучи признанной, дает выход самым теплым чувствам, которые существуют в отношениях, – теплу, сочувствию, умилению, нежности, интимности.
Итак, право на чувства – это важная точка опоры. Однако чувства – это сложная реакция. И не всегда эта реакция относится к «здесь и сейчас». Часто мы имеем дело с чувствами из переноса (то есть на актуальный момент накладываются чувства из прошлого) и еще контрпереноса (мы бессознательно реагируем на эмоциональный вклад другого человека в отношения).
Например, человек в позиции жертвы уверен, что ему «должны». И он будет очень зол, когда его детские потребности не удовлетворяют. Он даже будет считать, что отстаивает свое право на границы, хотя чувства не имеют отношения к настоящему, а возникают из незавершенных отношениях со своими родителями.
Итак, чувства чувствам рознь. В некоторых случаях чувства ведут к потребностям, в других – противоречат им.
Например, страх предъявить себя противоречит потребности в проявлении себя, а гнев на одного человека может быть переносом накопленного гнева на другого.
Стыд за некоторые части себя парализует, сводит всю жизнедеятельность к тому, чтобы прятать «стыдные» части себя. Между тем, потребность обратная: она в том, чтобы принять эти части и освободить энергию для творчества и спонтанного проявления.
