Вот еще один случай переноса.
Замужняя женщина обижается на мужа и на сына за то, что они не уважают ее материнский труд (как ей кажется). Не ценят. Она вкладывает гигантские усилия: готовит, стирает, укладывает, водит в школу и обратно….
Но ей не хватает признания, ей кажется, что она совершает подвиг, причем каждый день.
«От кого на самом деле ты ждешь похвалы?» – спрашиваю я ее на сессии.
…Женщина начинает рыдать, всхлипывая и размазывая слезы по лицу.
Когда она была ребенком, она убирала, мыла и стирала за отцом-алкоголиком и матерью, ищущей свое женское счастье. В их среде считалось, что дети и должны такими быть – помощниками родителям.
Но она делала не свою работу, а работу взрослых. И не только не получала похвалы, а даже «спасибо» не слышала.
И вот – снова работа! И снова без похвалы, и снова как будто не ценят!
В действительности она оказалась взрослее своих родителей, когда нужно было быть ребенком и жить детской жизнью. А ресурсы ушли на то, что не было «ее», что было «чужим».
А теперь, когда нужно быть взрослой, по возрасту и по тем обязательствам, которые она на себя взяла, сил уже не было.
«Это перенос!» – говорит она. «Я как будто не вижу, с кого я спрашиваю! Я злюсь на родителей, а сливаю свою злость на ребенка и на мужа».
Что было бы, не будь у нее детской травмы? У нее было бы достаточно сил выстроить свою семью. У нее были бы крепкие границы, и она знала бы, что пора наполниться ресурсом, если устала. В общем, она не отыгрывала бы свою злость и отчаяние на близких.
В общем, не было бы травмы, не было бы переноса. Жаль только, что так много условного наклонения и частицы «бы».
Итак, сепарация означает, в том числе, сепарацию своих ожиданий от других людей. Это здорово облегчает контакт. Но главное, это облегчает свою собственную жизнь. Еще Будда говорил, что ожидания, привязка к ним – причина многих человеческих страданий.
Для чего нужно работать с детской травмой?
Существуют ли где-то здоровые люди, которым посчастливилось родиться в семье, где их любили, поддерживали, обозначали границы ненасильственно и вообще соблюдали баланс между развитием и безопасностью?
К слову, что это за баланс? Да это та самая разница между насилием и усилием, когда у ребенка достаточно сил для развития, и то развитие, которое ему предлагают взрослые, не нарушает его психическую целостность.
То есть у него достаточно ресурсов, чтобы учиться, осваивать некоторые навыки, в том числе социальные, и ему не приходится балансировать между любовью к себе и принятием со стороны, когда он вынужден предать себя, чтобы быть принятым.
Итак, существуют ли такие люди?
Есть люди, которые считают, что выросли в хороших условиях, но действительно ли это так? Нам известно, что психика человека защищается от неприятных переживаний и создает такие защиты, как отрицание, рационализация, идеализация.
Мы можем слышать от таких людей, например, что другого пути, кроме насилия, не было (например, нужно было не обращать внимание на свой страх перед школой или свое сопротивление тренировкам), и это рационализация.
Мы можем слышать, что родители были замечательные люди, даже если по человеку и его выборам видно, что он расщеплен и, например, контролирует, нависает, требует и преследует тех, кто не соответствует его ожиданиям. Так проявляет себя идеализация.
Мы можем столкнуться с тем, что многие люди отрицают свою боль, усталость и события из детства. Так они сохраняют то, что считают своими опорами (несмотря на то, что это не опоры, а оковы).
Но даже если детство было счастливым и родители – любящими, это совсем не означает, что у них не было своих ограничений, которые они не передали своим детям. У всех есть свои страхи, свои дефициты, которые так или иначе вкладываются в отношения, а дети неосознанно их усваивают.
Травма может быть нанесена массовым сознанием, например, массовым обесцениванием чувств или массовым насаждением ролей «хороших» людей, или кого принято считать «хорошими».
Беда в том, что, пока мы не начинаем осознавать свои реакции на внешние события, мы вообще ничего не понимаем про себя и ничего не знаем о себе.
Мы не знаем, что мы чувствуем, почему чувствуем, чего боимся и как защищаемся от страха. А все, что мы не знаем в себе, мы не узнаем и в других. Все, что мы не знаем, мы заполняем теми установками, которые впитали в детстве, и теми правилами, которые нам навязали.
Сейчас мало кто умеет слышать другого, мало кто способен не судить и не давать оценку, и такая манера считается нормальной, хотя, по сути, является насилием.
Насилие – это попытки поменять себя без понимания себя и попытки поменять другого без понимания Другого.
Насилие – это игнорирование чувств, нужд и своих, и чужих. В общем, мы живем в мире насилия, которое считается нормой, потому что в глубине души многие из нас хотят быть хорошими для своих взрослых из детства. Парадокс? Нет, именно так.
Нам страшно сепарироваться от родительских фигур, страшно признать, что они не такие уж и взрослые и имеют множество ограничений, в том числе мало способны на любовь. Любовь не может возникнуть в атмосфере выживания. Любовь возникает в других условиях. В условиях, когда есть ощущение выбора, когда есть ощущение, что ты управляешь своей жизнью и со многим можешь справиться. У предыдущих поколений страхов было больше, чем любви.
Нам страшно отказаться от надежды, что эту любовь можно как-то получить, и мы привязаны к теням из прошлого и не даем себе освободиться. Если мы начинаем верить, что родители не повзрослеют, у нас ничего другого не остается, кроме как жить по своему усмотрению. И это не переживание безысходности.
Это переживание эйфории, что тебе никто не может запретить, или отказать в праве, или твоя «хорошесть» не зависит от хорошего поведения для кого-то.
Когда я работаю с детской травмой своего клиента, я со стороны хорошо вижу страх отказаться от надежды.
Также хорошо видно, как много возможностей упускает человек, пока он лелеет свою надежду. Мимо проходят люди, взрослее этих родителей, и обстоятельства, в которых можно было бы испытать себя, и повзрослеть, и освободиться от страха, опираясь на доверие новому опыту. И все эти шансы оказываются упущенными из-за бесплодного ожидания.
Даже если не было детской травмы, в которой затормозилось взросление, все равно есть ограничения предыдущего поколения, которое оно не преодолело. Кто-то не мог отказаться от роли и свободно выражать себя, кто-то не отказался от насилия над собой, кто-то не смог развестись, потому что – дети… Это значит, что у нас еще много работы по расширению своих горизонтов, по освоению пространства свободы и творчества, по расчистке авгиевых конюшен, наполненных страхом, насилием, и неверием в себя.
