Уже в те дни, когда практиковал Лаеннек, симптомы чахотки стали восприниматься как нечто чрезвычайно романтичное (эхо этого можно заметить и в стиле, который в 1990-х назовут «героиновый шик»
[114]). Бледная кожа и осиная талия (последняя подчеркивалась жесткими корсетами) в начале XIX века стала стандартом красоты для женщин Европы, ее бывших и нынешних колоний. Художники, писатели и поэты почти прославляли смертельную болезнь. Американский эссеист Ральф Уолдо Эмерсон писал, что его чахоточная нареченная «была слишком прекрасна, чтобы долго жить»126; английский поэт и ландшафтный архитектор Уильям Шенстон сказал: «поэзия и чахотка – самые лестные из недугов»127. Но, в отличие от обреченных героинь «Богемы» и «Травиаты» с талией рюмочкой, ощущения реальных чахоточных пациентов были крайне далеки от романтики. Болезнь врывалась и кромсала великие города Европы. Тысячи жертв расставались с жизнью после изнурительных приступов ночной потливости, озноба и жестокого неконтролируемого кашля.
Одним из симптомов чахотки было появление патологических образований, названных туберкулами (от лат. tubercula – «бугорок»), в легких и лимфатических узлах. Возможно, первым, кто в 1839 году использовал современный термин «туберкулез» для этой болезни, был немецкий врач Иоганн Лукас Шенлейн, хотя пройдет почти полвека, прежде чем чахотка станет широко известна под этим гораздо менее романтичным названием. Переименование произошло после того, как коллега и соотечественник Шейнлейна Роберт Кох открыл, что туберкулез вызывает бактерия, которую он назвал Mycobacterium tuberculosis.
Вслед за этим новым знанием произошел серьезный пересмотр женской моды. Были забыты длинные, волочащиеся юбки, потому что стало считаться, будто они сметают бактерии в дом, резко упали и продажи корсетов, так как утверждалось, что этот предмет туалета, уменьшая приток крови, резко усугубляет последствия туберкулеза. Пострадал и мужской стиль: вышли из моды бороды и бакенбарды, поскольку их посчитали прибежищем полчищ микробов128.
В конце XIX века инструкции для больных туберкулезом: найти солнечный свет, свежий воздух и высокую местность – поспособствовали массовому появлению санаториев, учреждений, открывавшихся в горных районах Европы, например Альпах. В 1885 году в северной части штата Нью-Йорк, на озере Саранак, появился первый американский санаторий, затем еще один в Денвере.
Однако лишь в 1943 году микробиолог Зельман Ваксман открыл настоящее лекарство от туберкулеза. Он выделил из другой бактерии вещество под названием стрептомицин и определил, что оно убивает M. tuberculosis. Первый пациент-человек получил антибиотик в конце 1949 года и излечился от болезни. Позже появились новые лекарства, и к началу XX века казалось, что туберкулез можно полностью искоренить. К сожалению, этому не суждено было случиться. Что касается причин, винить можно многие обстоятельства: во всем мире прекратилось финансирование распространения противотуберкулезных препаратов, многие инфицированные люди не придерживались своих схем лечения, а дешевые антибиотики не содержали тех веществ, которые должны были. В результате на сцене начали появляться мутировавшие формы туберкулеза, и эти штаммы стали устойчивы к антибиотикам, которые до этого были эффективными. В настоящее время туберкулез с множественной лекарственной устойчивостью (МЛУ-ТБ) вернул себе славу чумы во многих странах мира, и ВОЗ сообщила о 1,4 миллиона смертей от туберкулеза в 2019 году
[115].
Хотя туберкулез не распространяется юбками или бакенбардами, как опасались люди в конце XIX века, он в самом деле очень заразен. Он распространяется по воздуху при кашле, чихании или сплевывании. Проникнув в организм, бактерия в первую очередь атакует легкие, но может поражать и почки, позвоночник, мозг и даже сердце, где она вызывает воспаление, утолщение наружного слоя перикарда и накопление жидкости в перикардиальном пространстве. Впервые инфекция сердца под названием «туберкулезный эндокардит» была диагностирована в 1892 году129. Она особенно смертельна, потому что даже сегодня обычно выявляется поздно и нередко случайно во время таких процедур, как замена клапанов или операция на открытом сердце. Иногда ее диагностируют только на вскрытии.
В 1816 году в распоряжении врачей, делавших заключения о туберкулезе, было два основных способа диагностики. Оба включали в себя выслушивание звуков, издаваемых телом: практика под названием «аускультация» (от лат. auscultare – «слушать»). Первый метод – перкуссия, во время которой врач постукивал по груди (или животу) пациента средним пальцем или небольшим молоточком и слушал звук, резонирующий в его предположительно натренированном ухе. Метод разработал врач Леопольд Ауэнбруггер, сын австрийского трактирщика. Он видел, как отец постукивает по винным бочкам, чтобы определить количество вина в них, и приспособил эту технику для того, чтобы определить, наполнена ли грудь пациента выделениями. Если да, то, словно от полной винной бочки, при постукивании будет раздаваться звук, который Ауэнбруггер описал как низкий и глухой130. Для его пациентов этот звук почти всегда означал, что они страдают чахоткой. Ауэнбруггер отточил способность различать такие звуки, работая в 1750-х годах в испанском военном госпитале. Он проверял свое открытие, делая аутопсии, чтобы определить, на самом ли деле в плевральной полости, окружающей сердце и легкие, скапливалась жидкость.
Вторая связанная со звуком техника, доступная врачам начала XIX века, называлась «непосредственная аускультация». По сути, это значит прижаться ухом непосредственно к груди пациента, чтобы выслушать звуки легких и сердца. Это сопровождалось широким кругом проблем. Многие пациенты не мылись, другие были заражены вшами и иными крошечными паразитами. Третьи были слишком тучны, чтобы отчетливо слышать звуки из грудной клетки, а сама мысль о том, что врач-мужчина прижимает голову к женской груди, порождала отдельные проблемы.
Столкнувшись с особенно неловкой ситуацией с пухлой пациенткой, Лаеннек вспомнил свою встречу с двумя играющими детьми:
Я вспомнил хорошо известное акустическое явление: если приложить ухо к одному концу деревянной балки, отчетливо слышен скрежет булавки на другом конце. Мне пришло в голову, что это физическое свойство может послужить полезной цели в случае, с которым я столкнулся. Тогда я плотно свернул лист бумаги, один конец которого поместил на прекардиальную область (грудь), а другой поднес к уху. Я был удивлен и обрадован, что смог услышать биение ее сердца с гораздо большей ясностью, чем когда-либо непосредственно прикладывая ухо. Я сразу же понял, что это может стать незаменимым методом для изучения не только биения сердца, но и всех движений, способных производить звук в грудной полости131.
