– Я знаю, – отвечает она, потирая кончик носа. – Просто передаю мамины слова. Ей нравится, когда я соглашаюсь. А иначе становится грустной-прегрустной.
– А она говорила тебе что-нибудь насчет работы на правительство? – спрашиваю я, не слишком уверенная, что маленькая девочка может знать об общественных структурах и их взаимодействии. Но мне отчаянно нужны ответы.
– Я не знаю, – наконец отзывается она после продолжительной паузы, во время которой теребит ненастоящие деньги, настороженно поглядывая на меня.
– Ты можешь мне все рассказать. Все останется между нами, обещаю.
– Мне запрещено об этом говорить.
– Даже со мной?
Должно быть, мои слова звучат слишком жестко, потому что Эми кривит губы и отводит взгляд. Я выдавливаю улыбку.
– Теперь твоя очередь отправляться за покупками!
Девочка складывает в таз несколько банок, но заметно, что игра ее больше не занимает.
Как и меня.
* * *
У меня нет желания общаться с доктором Люндхагеном, но я заставляю себя поехать.
Я сумею отыскать способ сбежать, только если буду регулярно выбираться из дома.
Растение в горшке теперь занимает в кабинете врача другое место, возле моего кресла.
– Как ты себя сегодня чувствуешь, Пайпер? – кашлянув, интересуется собеседник.
Я же могу думать только об Эми.
Скольких еще детей забрали у членов Коммуны?
Начинаю считать проезжающие мимо окна машины и тут понимаю, что доктор ждет моего ответа.
– Что произойдет, если вы расскажете Джинни о наших беседах? – спрашиваю я.
– Все, что ты говоришь, останется строго между нами. Единственное условие, при котором я могу нарушить конфиденциальность, – если почувствую, что ты представляешь угрозу для самой себя или окружающих. В остальных случаях я сохраню предмет нашей беседы в тайне. Джинни никогда не узнает то, что мы здесь обсуждали.
– Ладно, – киваю я, обдумав заявление мужчины. – В доме помимо меня живет еще одна девочка. Я встретила ее прошлой ночью.
– Да? И что же произошло? – с любопытством приподнимает он бровь.
– Она думает, что Джинни – ее мать. А сама Джинни представила Эми как свою дочь.
– Ясно.
– Ясно? И это все, что вы можете сказать?
Доктор несколько секунд пристально на меня смотрит, словно стараясь что-то сообразить.
– Эми на самом деле приходится дочерью Джинни. Просто пока гостила у бабушки и дедушки.
Я ничего не отвечаю.
– Я знаю Эми с самого ее детства, – добавляет Люндхаген.
К щекам приливает кровь, и я впиваюсь ногтями в подлокотники кресла.
– О чем ты сейчас думаешь? – интересуется собеседник.
– Вы хотите честный ответ?
– Как и всегда, – кивает он.
– Я считаю, что вы лжете!
– И о чем же?
– Да обо всем, что со мной происходит! Почему меня забрали из родной семьи. Про то, кто такие Эми и Джинни. Наверняка вы тоже являетесь частью системы и просто пытаетесь завоевать мое доверие, чтобы промыть затем мозги. Отец предупреждал, что это случится, и оказался прав.
– Я понимаю, почему ты так думаешь. Теперь моя очередь честно высказать свое мнение, – доктор откладывает ручку, мышцы его лица расслабляются. – Уверяю, я не обманываю тебя насчет Эми. Органы опеки сочли условия проживания опасными для твоего благополучия, а потому решили временно ограничить твою свободу перемещения. Никто не пытается промыть тебе мозги. Наоборот, я хочу, чтобы ты мыслила самостоятельно.
– Я и мыслю самостоятельно.
– Родители позволяли принимать тебе решения, когда ты росла? Позволяли высказывать собственное мнение?
– Конечно!
– И ты сама приходила к этому мнению? Или оно отражало то, чему тебя учили?
– Вы пытаетесь мной манипулировать. – Я трясу головой, внезапно ощутив, что с трудом могу сфокусировать зрение.
– Это не так, Пайпер. Просто я пытаюсь понять, почему ты не доверяешь никому, кроме родителей.
– Потому, – ворчу я, сама осознавая, насколько слабым кажется этот ответ.
– Ты можешь пояснить?
– Все, что они говорили, было правдой. Они предупреждали, что меня попытаются забрать из семьи, так и произошло! Это единственное доказательство, которое мне требуется! – Я стучу кулаком по подлокотнику кресла, стараясь донести до доктора свою мысль.
Он внимательно смотрит на меня, прежде чем снова заговорить:
– Они сообщили, кто попытается тебя забрать?
– Правительственные агенты.
– Вроде шпионов?
– Ага. Ну да. Наверное. – Отец никогда не вдавался в детали.
Собеседник перелистывает страницы блокнота и зачитывает:
– Женщина по имени Кэролайн и мужчина по имени Джейсон из органов опеки были назначены на это дело и забрали тебя из семьи. Они не являются правительственными агентами или шпионами. Они просто соцработники. Так что на этот счет твои родители ошибались. Возможно ли, что они оказались не правы и в каких-то других вещах?
– Шпионы и соцработники – это одно и то же. Они все из правительства, – отвечаю я, сжав руки в кулаки и нервно сглатывая. – Вы пытаетесь заставить меня усомниться в словах матери и отца.
– А что плохого случится, если ты с ними не согласишься?
– Если потерять веру в них, то можно умереть! – восклицаю я, потом закрываю глаза и делаю глубокий вдох, но сердце не хочет замедлять темп. – Я могу стать причиной того, что мои братья и сестры погибнут! Как вы не понимаете?
– Должно быть, очень страшно так думать: что твои мысли в состоянии вызвать такие серьезные последствия, – наклоняясь вперед, произносит доктор. – Но мысли – это не действия. Я ясно выражаюсь?
Я не отвечаю.
– Попробуй представить розового слона, – продолжает он. – Можешь вообразить, как он сидит рядом с нами?
Я не отрываю глаза от грязно-серого ковра, и ярко-земляничный слон возникает на краю зрения безо всяких усилий.
– А теперь давай оба сконцентрируем внимание на этом слоне и постараемся сделать его настоящим.
– Это все фигня, – комментирую я, закатывая глаза.
– Но почему? Ты же сама минуту назад утверждала, что мысли могут убить? Почему бы тогда им не заставить розового слона появиться из ниоткуда?
– Просто не выйдет, вот почему.
– Значит, только негативные эмоции причиняют вред в реальности?
– Точно.
– Но почему ты считаешь сомнение негативным?
