– Ладно, тогда свяжусь с тобой через час. – Пока я придумываю, что можно еще сказать, Кас отключается, и потрескивание между нами прекращается.
Я цепляю рацию обратно на петлицу штанов и снова принимаюсь наблюдать за территорией. Кто-то оставил свет на крыльце специально для нас. Луна рисует на озерном холсте мерцающую желтую дорожку.
Запрокидываю голову назад, разминая плечи, и по позвоночнику разбегается приятная истома. Отец утверждает, что все мы являемся созданиями духа, а не плоти, так что не имеет значения, какого возраста наши телесные оболочки. Именно поэтому он и отправил нас на вахту, посчитав мудрыми и умелыми членами Коммуны, которые должны вносить свою лепту в обеспечение безопасности. И все же мне сложно представить, как Карла сидит здесь в одиночестве.
Грациозная лань выходит из рощи и бредет по направлению к нашим клумбам с хостами. Она не обращает внимания на глянцевые зеленые листья, предпочитая стебли, усыпанные бледно-фиолетовыми цветками.
Я наливаю кофе. Он горький, и во рту тут же становится сухо. А еще напиток не задерживается в организме надолго, так что вскоре приходится согнуться над краем платформы. Когда я впервые попыталась справить здесь нужду, то едва не свалилась.
Рация снова оживает. Я подтягиваю штаны, пока Кас произносит:
– Час прошел. Прием.
Я застегиваю ширинку и откликаюсь:
– На месте.
– Что-нибудь видела?
– Как олень объедает мамину хосту. И все. А у тебя там как?
– Докладывать не о чем. Следующая перекличка через час. Конец связи.
Я раздумываю, не рассказать ли приятелю анекдот или что-то веселое, чтобы снова вернуть прежнего Каспиана, который не смотрел на меня с жалостью, не мерил сердитым взглядом спину отца и с удовольствием общался со мной на любые темы. Иногда я забываю, что они с братом провели во Внешнем мире немало времени. Можно было бы обсудить это с Томасом, но тот тоже избегает разговоров со мной.
«Из вас получится отличная пара».
Может, если думать о нем достаточно часто, эта мысль перестанет казаться неправильной?
Отхлебывая налитую в крышку порцию кофе, я снова принимаюсь обводить взглядом землю внизу: сначала дом, затем пляж, затем территорию парка. С платформы почти не видны старые электромобили, практически поглощенные буйной растительностью. Медленно поворачиваясь, я замечаю, что лань продолжает свой полуночный перекус.
– Привет. Это я. Прием. – Голос Каса заставляет меня вздрогнуть, уронив термос на колени. Горячий кофе вытекает, и я тут же вскакиваю, ругаясь и путаясь в ногах.
– Из-за тебя я только что облилась! – кричу, хватая рацию. – Прием.
Приходится снять штаны и повесить их на перила. Погода стоит теплая, так что замерзнуть мне не грозит. Голую кожу приятно холодит ветерок. Из-за мысли о том, что я разговариваю с Касом, стоя полуобнаженной, между ног зарождается тянущее ощущение.
– Прекрати, Пайпер, – шепотом одергиваю саму себя. – Возьми себя в руки.
– Ты в порядке? – спрашивает собеседник.
– Да, все нормально. Сняла штаны.
Воцаряется тишина.
– Хотелось бы мне на это посмотреть.
– Каспиан! – со смехом упрекаю я. Его хохот вторит моему веселью, голос звучит хрипловато, но легко, в точности как прежде.
– Извини. Просто мне ужасно скучно, – признается наконец приятель.
– Мне тоже.
Отец учит, что ни одно занятие не может быть скучным. Что уныние порождают эгоизм и тщеславие.
– Наверное, не следует так говорить, – добавляю спустя минуту я, поднося рацию к губам.
– Как говорить?
– Что нам скучно. Из-за этого кажется, что мы неблагодарные растяпы.
– Это всего лишь слова.
– А если нас услышит отец? Или тетушки?
– С какой стати им подслушивать нашу беседу?
– Чтобы убедиться, что мы выполняем поручение.
– Ты полураздета, а я только что проснулся, так как задремал. Почти уверен, что мы уже провалили ту проверку, которой они нас подвергли.
– Не говори так. – Я подтягиваю колени к груди и обхватываю их руками, желая, чтобы Кас сидел сейчас рядом.
– Тогда оставлю тебя в покое.
– Мы можем обсудить другие темы, если хочешь.
– Что-то нет настроения продолжать общаться. Перекличка через час. Конец связи.
От порыва ветра начинают шелестеть деревья. Должно быть, это похоже на шум океана. Бесконечного, всесильного и наполненного умиротворением.
Лань настороженно вскидывает голову и поводит ушами.
А потом рысцой направляется к перелеску и исчезает. Мне становится интересно, на что похожа подобная свобода: бежать когда и куда пожелаешь. Захотеть есть – и тут же насытиться. Пожелать исследовать лес – и подчиниться импульсу. Сколько раз я действовала, не подумав наперед, не рассчитав все возможные последствия? Иногда даже опережая текущий момент настолько, что он перестает казаться настоящим.
Сопротивляясь порыву вызвать по рации Каса, я наливаю в крышку еще кофе и выпиваю его одним глотком. Мне всего лишь нужно выспаться, чтобы прогнать предательские мысли. Чтобы вновь завоевать доверие отца.
Глаза чешутся, словно под веки насыпали песок. Но я упрямо смотрю в лесную чащу в ожидании, когда вернется лань.
Она так и не возвращается.
Глава двадцать четвертая
После
Я перестаю мыться.
Под ногтями скапливается грязь.
Пот на коже служит мне доспехами.
Женщина говорит, что нужно принимать душ, особенно теперь, с трещиной в лодыжке. Эми морщит нос и жалуется, что от меня плохо пахнет. Но это единственное, что я в состоянии контролировать. Не собираюсь облегчать им задачу.
– Джинни сообщила, что ты перестала мыться, – комментирует доктор Люндхаген во время следующего сеанса, сложив ладони вместе и постукивая указательными пальцами по губам.
– Вы обсуждали меня? Мне казалось, что наши беседы должны оставаться только между нами.
– Так и есть, Пайпер. Она просто озвучила свои опасения.
– Но это мое тело, так? Или она желает подчинить и его тоже?
Несколько секунд мужчина пристально смотрит на меня, затем откашливается.
– Мне бы хотелось поговорить с тобой о матери. Думаю, тебе полезно будет рассказать о ней, поделиться воспоминаниями из прежней жизни.
– Прежней жизни? – резко повторяю я. Образы обрушиваются на меня, пузырятся и обжигают, опережая друг друга. Возникает картина из того дня, когда Они забрали меня из дома. Потом я вижу ту ночь, когда мы с Каспианом впервые поцеловались. И наконец – обряд посвящения, после которого все изменилось.
