Я делаю глубокий вдох и откидываюсь на спинку кресла. В сознании воцаряется хаос, словно там включили генератор статических помех.
– О чем задумалась? – доктор скрещивает ноги, так что под одной из задравшихся штанин становится заметен розовый носок.
– Вы носите розовые носки, – комментирую я.
– И правда, – с улыбкой отзывается собеседник, бросив взгляд на собственные ноги.
– Вам не кажется это странным? Ведь это женский цвет, а вы мужчина.
– А ты как считаешь?
– Отец с матерью всегда привозили мальчикам одежду темных оттенков: черного, синего, коричневого, серого. Говорили, что мужчинам не пристало облачаться в кричащие тона.
– Как думаешь, почему?
– Мне казалось, это вы являетесь психиатром и должны знать все ответы.
– Моя работа заключается совсем не в этом, Пайпер, – качает головой доктор. – Я здесь для того, чтобы помочь тебе отыскать ответы, а не чтобы дать их в готовом виде. Предполагаю, этот метод сильно отличается от того, каким образом тебя воспитывали Анжела и Кертис. Я хочу помочь тебе начать мыслить самостоятельно.
Я отвожу взгляд и принимаюсь рассматривать обстановку кабинета. На одной из полок набитого книгами шкафа я замечаю фотографию кота.
– Это ваш питомец?
– Ральфи. – Собеседник снимает рамку с изображением и передает ее мне. – Когда дочери еще учились в младших классах, они выбрали его среди десятка котят, лезущих друг на друга в попытках привлечь внимание. Этот бедняга забился в угол, подальше от остальных. Молли тогда указала на него и заявила: «Вот наш кот!» Он скончался пару лет назад, но фотографии с Ральфи до сих пор стоят по всему дому.
Со снимка на меня смотрит роскошный красавец с зелеными глазами оттенка морских водорослей и темным мехом, почти как волосы у Каспиана.
– У меня тоже когда-то был котенок, – невольно вырывается у меня.
– Расскажи о нем.
– На самом деле она провела у меня всего один день. Я обнаружила ее в лесу возле дома, умирающей от голода. Мы с Каспианом пытались покормить котенка, но было уже слишком поздно.
– Слишком поздно?
– Малышка умерла у меня на руках, – шепчу я и смотрю на доктора.
– Сочувствую, Пайпер, – мягким тоном произносит он. – Должно быть, тебя это сильно расстроило.
– Она была просто котенком, так? – На глаза наворачиваются слезы. – Кроме того, отец все равно не разрешал заводить питомцев. Говорил, они отвлекают нас от истинной цели. Я поступила глупо, когда подобрала ее.
– Кертис не любил животных, и все же ты пыталась спасти одного из них. Как думаешь, почему ты пошла наперекор желаниям отца?
– Потому что тот котенок казался слишком маленьким и одиноким. Я не могла просто оставить его в лесу. Малышка так и бродила бы там в поисках матери, размышляя, что же сделала неправильно, почему ее бросили. – К горлу подкатывает ком, и чем больше я стараюсь не плакать, тем хуже становится. – Я должна была защитить ее.
– Ты пожалела котенка?
– Да.
– И решила поддаться жалости вместо того, чтобы прислушаться к мнению Кертиса, что животные – лишь трата времени?
Пошла против мнения отца.
– Ага. Пожалуй, так и получилось.
– И что ты при этом чувствовала?
– Разочарование? Потому что он оказался прав: если бы я не подобрала малышку, то не расстроилась бы так после ее смерти.
– Как думаешь, а что бы ты почувствовала, если бы оставила котенка умирать в лесу?
– Я бы никогда себе этого не простила, – отвечаю я тут же, но слова удивляют меня саму.
– Так что скажешь, стоила попытка спасти несчастное животное испытанной душевной боли? Стоило ли поддаваться сопереживанию и принимать собственное решение?
– Не знаю. Может быть. Наверное, стоило. – Я принимаюсь грызть ногти. – А вы расстроились, когда Ральфи умер?
– Мы все были просто убиты горем, – кивает собеседник. – Жена достала все фотографии, и мы с детьми допоздна просидели вокруг стола, перебирая снимки и вспоминая моменты с нашим питомцем.
– Так стоила ли любовь к нему боли от потери?
– Вне всяких сомнений. Мы подарили Ральфи счастливую жизнь, а он взамен любил нас безо всяких условий. Вернее, иногда с оговоркой, что мы его кормим, но коты все такие.
– Простите, не следовало мне плакать, – шмыгаю я носом, утирая слезы. – Это так глупо.
– Кто так считает?
– Отец.
– А что думает по этому поводу Пайпер?
Вспоминая теплую мягкую шерстку котенка, его розовый носик и маленькое безжизненное тельце, я позволяю слезам свободно течь по щекам.
– Я бы сказала, что можно немного поплакать, если очень грустно. В этом нет ничего плохого или постыдного. Я права?
– А тебе самой как кажется?
– Я права.
Доктор Люндхаген поворачивается на кресле и откладывает блокнот на стол. Затем наклоняется ко мне и произносит:
– Я очень тобой горжусь, Пайпер. Возможно, так пока не ощущается, но сегодня ты сделала огромный шаг.
– Огромный шаг в каком направлении? – спрашиваю я, напрягаясь.
– В направлении, где ты станешь лучше понимать саму себя и свои желания вне чьего бы то ни было влияния. Это непросто для любого человека. Мы все хотим угодить нашим родителям, друзьям, учителям. И можно принять чьи-то чужие убеждения как свои собственные, даже не осознавая этого. Сейчас же ты начала стоить свою собственную систему ценностей. Как при этом чувствуешь себя?
Предупреждения отца про отравляющие химикаты и грядущую ядерную войну проскальзывают в щель под дверью, туманной дымкой растекаясь по полу. Я делаю глубокий вдох.
– Напуганной, – тихо отвечаю я. – Но еще… вроде как… свободной. – Это слово бьет меня под дых, застав врасплох. – Так и должно быть?
– А ты сама как считаешь?
– Я считаю, что вы меня немного бесите, – улыбаюсь я, – но также начинаю понимать, чего именно пытаетесь добиться. Мои эмоции принадлежат только мне, и как бы я себя ни чувствовала, это нормально. Это вы хотели до меня донести?
– В точку, – возвращает мне улыбку доктор.
Глава двадцать восьмая
До
Репетиторы не появляются в нашем доме уже несколько недель. Книги для изучения, которые написал отец, собирают пыль. Мы ничего не смотрим, не готовим десерты, не ловим лягушек.
Все это время мы помогаем Томасу и приезжим мужчинам строить убежище от радиоактивных осадков.
Мускулистые, поджарые ровесники отца трудятся целыми днями, делая перерыв только на обед.
