— Причем прошлое и уроки, которые следует извлечь на будущее, опять же существуют бок о бок?
— Да, в последней сцене фильма фигурируют и водный мотоцикл — скутер, и моторка, и обычная лодка. Все эти суда из разных эпох, которые движутся с разной скоростью, сосуществуют на одной реке.
— Вы по-прежнему снимаете свои фильмы в Таиланде?
— Да.
— Я спрашиваю об этом, потому что многие хорошие режиссеры из Азии переезжают в Париж, например, но всё равно ездят работать в Азию, так как не хотят терять связи с окружением, их вдохновляют только родные страны.
— Всё верно. Я не мог бы работать в других странах — может быть, за исключением Китая — так как я работаю со своими воспоминаниями. Думаю, я мог бы снять фильм в Европе, или в Нью-Йорке, или в Южной Америке, но это было бы уже совсем другое кино. Наверное, тогда я снимал бы глазами ребенка, который смотрит на разные места и пытается их запомнить. Я привязан к стране, где родился. Я хотел бы поработать за границей, но есть опасность, что это окажется мой последний фильм, потому что иногда я сомневаюсь в себе, размышляю о том, хороший ли я режиссер, не застрял ли я в своей стране… Да, думаю, мне стоит куда-то отправиться и исследовать что-то новое.
— До какой степени мировосприятие тайцев сейчас формирует то, что вы описываете в своих фильмах, — мифология, мистика? Или, может быть, сегодня люди формируются, скорее, под влиянием интернета и прочих атрибутов современности?
— Вера в мифы очень глубоко укоренена в национальном менталитете. Нас в детстве воспитывали в этом духе. И думаю, даже для нынешнего поколения детей анимизм все равно занимает большое место в сознании. Например, если вы выходите из дома в понедельник и светит луна, вы принесете домой камень — лунный камень, положите его на алтарь у своего изголовья (показывает руками) — и будете ему поклоняться. Поэтому легко себе представить, что, хотя страна движется вперед, религия продолжает диктовать людям, как им себя вести, и остается частью нашей культуры (делает руками какой-то буддистский жест).
— А вы лично верите в то, что у вас были прошлые жизни, и что в будущем вы родитесь вновь?
— Да! Да, мы в это верим, даже те, кто мыслит современно.
— И кем же вы были в прошлой жизни? Вы это как-то осознаете?
— Точнее, я лично не то, чтобы в это верю по-настоящему. Но я могу себе это вообразить. Я не стремлюсь опровергнуть такие представления.
— Может быть, какие-то образы вселяют в вас ощущение, что это картинки из прошлой жизни?
— Ну, может быть, деревья…
* * *
— Мы уже встречались неоднократно, ведь правда?
— Да, я вас узнал…
— Почему на этот раз вы предпочли снять фильм «Кладбище великолепия», где герои — военные?
— В Таиланде много военных, у нас больше генералов, чем в Штатах. Военные — одна из распространенных профессий, и влияние военных очень велико. И для меня лично военные олицетворяют силу, а еще есть влечение к военной форме: мне лично она кажется сексуальной, и это сочетание силы с восторгом, этим очарованием — вот что меня интересовало. В моем фильме было важно это сочетание силы и секса. И в «Кладбище великолепия» то же самое, он о вожделении и о растерянности, когда ты не понимаешь, во сне ты или в произведении искусства, и о силе, которая дремлет. Она загнана внутрь, но мы ощущаем ее активное присутствие. И эту силу можно открыть в себе, когда есть активное желание, есть потребность…
— Фильм о потаенной силе…
— Да, о потаенной… Собственно, со времен нашей последней встречи военные захватили власть в Таиланде, теперь у нас диктатура.
— Странно, что вы сейчас углубляетесь в политические проблемы, хотя ваш фильм — произведение чистого искусства.
— Ну да. Я старался, чтобы было неважно, знаешь ли ты историю Таиланда. Ты всё равно поймешь фильм, просто воспримешь его как-то по-другому… У многих Таиланд ассоциируется с солнцем, но для меня это нечто очень грустное. Мы не знаем, спим мы или нет, во сне мы или наяву, но нам надо проснуться.
— Ася спрашивает, где же ваша постоянная актриса — Денджира?
— Мы работаем вместе пятнадцать лет. Она работает только у меня. На самом деле она домохозяйка, Я очарован ее чертами лица, ее памятью, у меня-то память дырявая, но Денджира… если она встречалась с вами пять лет назад, то она вспомнит, как вас зовут, вспомнит ваш разговор. И ее память нам помогала, вы, я и она выросли в этих местах, она мне подсказала то, чего я не знал о войне, о ее беспощадности.
— Возможно, она знает про вас намного больше, чем вы сами про себя знаете.
— Уверен, что да.
— Как этот ваш новый фильм связан с вашими предыдущими работами? Тема та же самая, но форма иная.
— Это та же самая вселенная, тот же мир. Для меня это летопись жизни, летопись о людях, которых я люблю, Денджира относится к их числу. И другие актеры, которые были в предыдущем фильме, по-прежнему со мной вместе…
— И вновь — в основе фильма просматривается та же концепция — тайская, или, возможно, южно-тайская… концепция жизни и смерти, идея, что жизнь и смерть — почти одно и то же, если я правильно понимаю…
— Люди живут, их треплет шторм времени. Мне кажется, всем хочется верить, что, когда мы умираем, мы по-настоящему не уходим. Но я становлюсь старше, и Денджира… можно сказать, это фильм о времени, когда вы состаритесь и будете искать крем от морщин. Наверно, вы об этом?
— Вы круглосуточно чувствуете себя кинорежиссером? Или можете забывать об этом?
— Для меня жизнь, как и киносъемки, — то, во что я вкладываю душу. Я получаю огромное удовольствие от работы. Режиссура — часть моей жизни, у меня нет ощущения, что я это делаю по обязанности.
Канн, 2004, 2011, 2012, 2015
Печатается впервые
Пол Верхувен
Пол Верхувен — убойный микс небожителя с крутым ремесленником, и, кажется, в кино он может всё. Всегда рубит наотмашь, его резкий, словно взрезающий скальпелем ткань реальности, стиль, его язвительный черный юмор, его намеренная неполиткорректность умудряются выживать при любых обстоятельствах, которые иной уроженец Старого Света не выдержал бы под натиском Голливуда. Там, после «Робокопа», он стал королём, даже его коммерческие провалы (см. «Showgirls») спустя время воспринимаются как недооцененные шедевры. При этом он может, спустившись с калифорнийских высей, взятых «Основным инстинктом» и «Вспомнить всё», вернуться домой и снять пронзительную в своей неприкрытой наготе исторической правды, чисто голландскую картину «Черная книга», и превратиться из Пола Верхувена в Пауля Ферхофена — пусть настоящие знатоки меня поправят и объяснят, как именно надо правильно переводить на русский его имя. Как и все поистине великие, получив возможность просто, без всякой особой цели поболтать с журналистом, он делает это охотно, заинтересованно, без тени высокомерия и позы. Эта беседа, состоявшаяся спустя примерно год после каннского успеха фильма «Она», проходила в более чем экзотическом интерьере — в благоухающих райскими запахами садах знаменитейшей, воспетой даже Полом Маккартни, гостинице-дворце «Мамуния» в Марракеше, во время очередного кинофестиваля, куда нас занесла судьба.
