«Это просто приходит или не приходит»
— Сколько совпадений случается — как раз в тот момент, когда нам позвонил Давид Саркисян и сказал, что Вы приехали в Москву, у меня дома сидел Рустам Хамдамов, мы ужинали…
— Совпадения случаются постоянно, особенно если ты имеешь дело с Рустамом… И Давидом, Давид мне почти брат…
— Вам нравится такая погода, которая за окном, она, по-вашему, идет Москве?
— Я предпочитаю погоду, которая была вчера, она была прекрасна. Холодно, светит солнце, город выглядит великолепно. Я потрясена изменениями, которые произошли в городе, в последний раз я была в Москве 12 лет назад, в 1991 году, и изменения просто невероятные. И любой способен ощутить энергию, мощь, которая бьет отовсюду, эта энергия сильна до жестокости…
— Более сильная, чем в Париже?
— О, Париж… Он уже… Вы такую же энергию можете почувствовать и в Берлине, все эти новые конструкции, выросшие на пустыре. Это настоящая метаморфоза.
— А есть ли у вас место в Москве, по которому вы скучаете?
— Да. Эта прекрасная церковь — Новодевичий монастырь… Обожаю это место. Хожу туда часто. Сама не знаю, зачем. Завтра, перед тем, как улететь, выкрою время и обязательно туда приду. Хотя я больше скучаю по людям, чем по каким-то местам. Скучаю по Давиду.
— Можно вам задать, может быть, глупый, но неизбежный, когда видишь вас рядом, вопрос. Когда в вашей жизни появились гении — такие как Орсон Уэллс, Луис Бунюэль, Франсуа Трюффо, — вам было сразу было понятно, что они гении? Или это понимание пришло позже?
— Понимание приходило сразу, хотя ошибки иногда случались. Я встретилась с Трюффо на первом фильме, который он снимал. Я встретила Луи Малля, когда он еще ничего не снял, он тогда работал с Жак-Ивом Кусто, который занимался подводными съемками. Мой агент тогда мне сказал — что ты связываешься с каким-то парнем, единственные, кого он снимал, были рыбы. Я встретила Орсона, когда он был тоже относительно молод, хотя все уже давно считали его гением. Он был тогда в своего рода ссылке, как король, потерявший королевство, он разъезжал по Европе, не зная, к какому берегу прибиться. Меня с Орсоном связывают воспоминания особого рода, они особенно близки моему сердцу. Когда я встретила Бунюэля, он только что возвратился из ссылки, никто о нем ничего толком не знал, он был уже совсем не молод — если иметь в виду возраст. Но что касается творчества, он буквально бурлил энергией и молодостью. И тот же самый продюсер, который, между прочим, позволил Рустаму Хамдамову и мне снять фильм «Анна Карамазофф», Серж Зильберман позвонил мне с предложением познакомиться с Бунюэлем. Я всегда восхищалась им и немедленно согласилась. Это был первый фильм, который он снимал в Европе, он был тоже своего рода дебютант, он начинал все с нуля. Фассбиндер тоже свалился мне как-то раз на голову, но я уже знала, что он по-настоящему великий режиссер. Джозеф Лоузи в момент нашего знакомства тоже был беженцем из Америки, там его держали за коммуниста. Тони Ричардсон тоже был начинающим режиссером, он принадлежал к плеяде так называемых рассерженных. Это просто чувство, это какой-то инстинкт. Вот мы говорили о силе совпадений в начале интервью. У этих людей в голове сложился какой-то архетипичный образ актрисы по имени Жанна Моро, и они приходили ко мне, часто не имея в руках даже сценария, я понимала, что ввязываюсь в какую-то авантюру, наверняка опасную, рискованную, но это и было именно тем, чего я искала. И когда я приехала в Москву вместе с театральной постановкой «Zerlin Servant» — мы играли ее в театре Станиславского — мне вдруг принесли записку, что какие-то двое молодых русских — Рустам Хамдамов и Давид Саркисян — хотят со мной встретиться. Мне было известно, что Рустам — личность исключительная, чуть ли не гений, он не ведет публичный образ жизни, его трудно поймать, но он хочет снять фильм, о котором он мечтает очень давно из-за многочисленных препятствий. Сначала я встретилась с Давидом, потом с Рустамом в его ни на что не похожей квартире с этими великолепными коврами и всем прочим… Рустам что-то стал мне объяснять, очень немногословно — он вообще мало говорит — и я сказала: «Хорошо. Давайте снимать. Я согласна». Вот так всё и случилось. Талантливые люди, о гениальных, как Рустам, я уже не говорю, находятся в своеобразных отношениях с реальностью. Они часто сами пребывают в каком-то нереальном измерении, и отсюда возникают всякие сложности. Их надо преодолевать. Это и старался сделать Давид, это старалась по мере сил делать и я, и французский продюсер, который включился в работу. Я уж не знаю, что между ним и Рустамом произошло позже, но они стали врагами, фильм был отобран на Каннский кинофестиваль, в том же самом году я снялась вместе с Марчелло Мастроянни в фильме Тео Ангелопулоса «Прерванный шаг аиста», я была удалена от всех этих интриг, и что-то неладное всё-таки случилось. Продюсер настаивал на перемонтаже фильма, Рустаму всё это было не по душе, назревал конфликт. Сейчас всё это уже в далеком прошлом. Увы, Зильбермана нет в живых. Никто не знает, кому принадлежат права на картину. Мы должны все это выяснить. Я пытаюсь это сделать, потому что я постоянно нахожусь в Париже. Я считаю, что все должны увидеть этот фильм. Все про него постоянно говорят, имеет хождение какая-то очень плохая копия, настала пора увидеть его в нормальном качестве в кинотеатрах.
— Вы помните момент, когда вы в первый раз увидели фильм «Анна Карамазофф»?
— Помню, что я пребывала в очень дурном настроении. Там на мое настроение повлияло много субъективных факторов, и я чувствовала себя несчастной. Но я помню очень хорошо, хотя ситуация с фильмом была очень сложной и запутанной, саму работу с Рустамом. Он не говорил на иностранных языках, нам помогал Давид, я работала в русской группе, на «Мосфильме». Там происходила масса всяких странных историй, все было невероятно сложно, поскольку я то и дело уезжала в Париж. Но каждый раз, когда я оказывалась на съемочной площадке вместе с Рустамом, я была потрясена. В его выборе всегда присутствовало нечто, что говорило о его исключительности. Он был художником во всем, без всяких оговорок. Я ни о чем не жалею. Наша совместная работа — съемки в Москве, Петербурге, на «Мосфильме» это то, о чем я вспоминаю с наслаждением.
— Как выдумаете, время гигантов, подобных тем, кого вы перечислили, уже ушло или вам доводится их встречать и по сей день?
— Думая о гигантах, о художниках, я понимаю, что мир изменился очень существенно. Сначала мы говорили о соревновании между кино и телевидением. Теперь об этом говорить нет смысла. Есть DVD, которые могут нам заменить кинотеатры. Что сейчас важно в мире? Деньги и власть. Искусству остался крохотный кусочек земли. Искусству, художникам, поэтам. Это вовсе не значит, что они должны исчезнуть. Это означает — и я в этом была убеждена уже в самом начале своего творческого пути — что те, кто принадлежит к меньшинству, в результате выигрывают. Они должны выстоять и выжить, пусть в подполье. Я в этом убеждена и непреклонна в своем мнении. Я открыла школу начинающих кинематографистов во Франции. Она работает в июне в чудном месте неподалеку от Парижа. Мои ученики очень молоды. Ребята, девушки — все они делают короткометражки, среднеметражные фильмы, потом пробуют себя в полном метре. К нам приезжают из Африки, из Латинской Америки… Я смотрю массу картин. Многие из моих студентов не скрывают, что хотят стать очень успешными и очень богатыми. Но и есть и настоящие поэты, которые пока не знают, какой путь выбрать. Я не знаю, есть ли у вас на телевидении reality-shows?
