— Нелегкая участь досталась вашим актерам. Как вы объясняли им, чего хотите добиться?
— Меня восхитило, что мои актеры отличились таким же бесстрашием, по крайней мере на вид, жаждой приключений. Актерам, которых мы пригласили в проект, пришлось играть перед зрителями, то есть кто угодно мог приехать в Париж и посмотреть, как они играют, любой житель Монреаля мог поглядеть на съемки, а они не смущались, эти ребята могли бы с тем же успехом играть в торговом центре. И у них всё прекрасно получалось.
— Сколько в этом фильме слоев?
— В смысле, как в торте?
— Ну да.
— Ну не знаю, может, стоит заставить вас пересмотреть фильм еще разок да посчитать? Нет, я не настолько жесток. Там много уровней. Кажется, что не больше девяти, но фильм то поднимается выше, то спускается на новый уровень. А потом есть еще несколько кульминаций, которые я не включаю в число уровней, хотя это, может, и не уровни вовсе. Не знаю. Ну, скажем, 16. Или 28. Как-то так.
— Мне кажется, вы — единственный режиссер, который мог бы правильно снять «Алису в Стране чудес».
— Интересно. Ну, учитывая, что «Алиса» Бёртона — второй самый кассовый фильм в истории, а я его терпеть не могу… Я думаю, эту идею пока придется отложить, но спасибо. Это моя любимая книга, она поистине прекрасна.
— А актер, который играл главную мужскую роль, канадец…
— Да, он из франко-канадской плеяды звезд. Рой Дюпюи, он заметная фигура. Совершенно замечательный. Я его обожаю. Никогда раньше не встречал таких актеров. Наверное, никого не пришлось убеждать так долго. В Париже для этого нужно было просто вместе пообедать или выпить кофе. А тут мне пришлось поехать к Рою в гости. Мы провели там три часа, и в итоге он сказал, что «подумает». И когда через пару дней он связался с нами и сказал, что согласен, я был очень взволнован, потому что он держал нас всех в напряжении. А я не люблю, когда актер, которого я хочу видеть в фильме, держит меня в напряжении больше двух суток. Мне нужен был только он и никто иной. Мы надеялись, что он согласится, так что мы были очень рады.
— Сколько в вашем фильме жанров? Или для вас есть только один жанр, жанр Гая Мэддина?
— Да, наверное. Я составил большой список жанров и не претендую на то, что он полный, потому что мы с вами сегодня столкнулись с жанром «предупреждения о сифилисе», о котором я напрочь забыл, так что в списке его нет. Есть что-то от мелодрамы, от фильма ужасов… не знаю. Мы сняли и вестерн, но мы оставим его для интерактивной части. Не знаю. Жанр «жертвоприношение девственницы вулкану». Кино для детей, война бойскаутов…
— Эротика?
— Отчасти. Сексплуатация. «Как принимать ванну» — это не просто инструкция, это фильм, основанный на сексплуатации в кино. В фильме сравнивалось, как принимает ванну замужняя женщина, имеющая сексуальный опыт, и как незамужняя, девственница пытается помыться. Что-то вроде двинутого на сексе образовательного фильма, снятого, предположим, в 1937 году и затем утерянного. Там немного обнаженного женского тела, потом этот бомж с улицы Бауэри, принимающий ванну… Я теперь уж и сам не знаю, во что вылилась история, пройдя, так сказать, через нас. Да какая там к черту сексплуатация! Там всего-то полтора соска, да и все.
Венеция, 2007
Берлин, 2015
Печатается впервые
Франсуа Озон
Франсуа Озон снимает много, без перерыва, фильм за фильмом. Снимает вызывающе легко, перемежая легковесные фильмы-игрушки типа «Рики» с полновесными драмами без примеси фирменной всепроникающей иронии — таким недавним сюрпризом для всех стал «Франц» — строгая черно-белая повесть времен Первой мировой войны. А ранее — «Ангел», а точнее, «Энджел», внешне — «дамский роман», впрочем, приобретший в результате озоновской режиссуры черты постмодернистской стилизации под костюмную мелодраму с ее чрезмерной пышностью и намеренной витиеватостью сюжетных ходов. Жалуется своей приятельнице Раисе Фоминой, прокатывавшей его первые фильмы в России: «Вот видишь, мне уже пятьдесят!», и действительно, ты замечаешь, как чуть тяжелеет под неотвратимой рутиной жизни его стройная фигура некогда обворожительного юноши с распахнутой почти тинейджерской иронической улыбкой. Таким он явился миру более 20 лет назад и сразу заставил о себе говорить галантно-ядовитыми сюжетами про ускользающую красоту ранней сексуальности, наносящей раны носителям болезненных страстей всех возрастов, сословий и ориентаций. Социальные уязвленности, политические страхи — это не про него. Он бы мог бы вполне процитировать Набокова, который в порыве влюбленности не заметил, как рядом грохотало то, что позже назовут Октябрьской революцией. Впрочем, и Фассбиндер, которого он однажды экранизировал, как-то раз снимал события Второй мировой в прокуренных салонах немецкой богемы, сквозь стены которых словно и не проникали звуки бомбежек воюющих сторон. Сейчас мы пойдем вслед за интервью, взятых нами начиная с 2000 года на протяжении почти двадцати лет, чтобы восстановить фазы развития его крайне плодотворного таланта, нарастившего режиссерские мускулы, но так и не ставшего истинным тяжеловесом, в руках у которого так и не просияло золото Венеции и Канн. Пока всё ограничилось Сан-Себастьяном, где он получил Гран-при за фильм «В доме». Впрочем, повторюсь, возможно, он отдаленно воспринимает как ролевую модель творчество великого, но никогда серьезно не заглядывавшегося на фестивальное золото Фассбиндера. Но тут же надо сразу оговориться — никакие фассбиндеровские экстримы самоуничтожения — не про него, у всех без исключения фильмов Озона есть один общий эмоциональный знаменатель — радость жизни в ее прихотливых, коварных, но никак не исступленно-болезненных страстях. «Жизнь — это роман» — так Озон вполне мог бы провозгласить вслед за своим великим соотечественником Аленом Рене…
Поезда вне расписания
— В какой степени в фильме «Капли дождя на раскаленных скалах» вы идете вслед за автором пьесы, которую выбрали для экранизации — Райнером Вернером Фассбиндером, а в какой степени вы спорите с ним?
— Прежде всего я хочу сказать, что совершенно не собирался снимать фильм вместо Фассбиндера, я попытался сделать именно экранизацию пьесы Фассбиндера. Войдя в мир Фассбиндера, я хотел снять чисто французский фильм, так же как, скажем, итальянский театральный режиссер мог бы поставить Шекспира. Фассбиндер написал эту пьесу, когда ему было 19 лет, и я думаю, что, если бы он сам стал ее переводить из театральной плоскости в кинематографическую, он сделал бы это совсем по-другому. Я же сделал фильм с позиции человека моего поколения, сквозь призму пережитого мною и никем иным, а у него же наверняка было другое отношение к этой истории. Я хотел сохранить Германию Фассбиндера, но при этом сохранить и мою французскую точку зрения. Если же я попытался бы снять фильм в манере Фассбиндера, я наверняка почувствовал бы себя раздавленным, уничтоженным его мощным стилем. Я сохранил в пьесе прежде всего отношения между двумя мужчинами, но изменил отношения с женщинами, потому что героини были довольно ничтожными, бесцветными. Поэтому мне кажется, что я в каком-то смысле подпитывался всем творчеством Фассбиндера, акцентируя некоторые моменты, которые в пьесе прописаны не были. Я сознательно стремился к такому же клаустрофобическому ощущению зрителей, находящихся в ограниченном пространстве, в фильме это рождает ощущение пребывания в заключении. Я хотел снять так, чтобы зрителям показалось, будто они находятся в аквариуме и наблюдают за плавающими в нем рыбками, а в другие моменты — будто они следят за этими рыбками, находясь снаружи, возле аквариума. То есть то изнутри, то снаружи. А главное заключается в том, что, как мне кажется, Фассбиндер не верит в любовь. А я в любовь верю. У Фассбиндера очень мрачное видение мира, его персонажи стараются властвовать друг над другом, использовать тех, кто слабее, у него очень пессимистическое мироощущение. Вообще кажется удивительным, что в 19 лет он мог иметь такой взгляд на человеческие отношения, такое отношение к любви, ведь в этой пьесе он совершенно не верит в любовь.
