— Какова была реакция на фильм?
— Я помню, что его очень хорошо приняли в Венеции, и потом он тоже был очень успешным. Я понимаю, что сама идея такого фильма кажется дерзкой, но сам я никогда не считал, что в нем было что-то революционное. Я никогда не воображал, что королева отречется из-за нашего фильма от престола или что-то такое.
— Бывало ли такое в вашей насыщенной карьере, что вы ожидали больший успех какого-то фильма, или, наоборот, меньший успех?
— Ну в принципе каждый раз, когда ты снимаешь фильм, ты надеешься, что он будет успешным. А если этого не происходит, это всегда большое разочарование. И да, так случалось много раз.
— Но был ли какой-то фильм, успех которого стал для вас абсолютной неожиданностью?
— В случае с «Королевой» я не ожидал такого успеха. В случае с «Филоменой» тоже. В некотором роде это всегда сюрприз… Нельзя принимать успех как должное. Так что это всегда приятный сюрприз.
— Вы ведь совершили свой собственный «брекзит» в свое время — когда уехали из Великобритании в Голливуд.
— Ну я не совсем уехал — я же не покинул свою страну окончательно. Я поехал в Голливуд работать, и это была хорошая работа. За нее хорошо платили.
— Чувствовали ли вы, что у вас стало меньше свободы, когда вы начали работать в Голливуде?
— Нет. На самом деле в Голливуде было очень интересно. Это загадочное место, ты как будто попадаешь в XVIII век. Все вокруг всё знали. А я был новичком среди них. Но когда я впервые приехал в Голливуд, я был под протекцией Мартина Скорсезе — так что в этом смысле у меня был идеальный «проводник». Единственная разница между студийными фильмами и независимыми в том, что, делая студийную картину, ты оказываешься в центре внимания общественности. А у меня, как я тогда понял, это не очень хорошо получалось. Я обнаружил, что я более склонен к независимому кино, чем я думал. Но никто не относился ко мне плохо. Да, были некоторые проблемы, но никакой цензуры или чего-то подобного.
— Представители высшего сословия — как королевская семья, например, — интересуют вас меньше, чем обычные люди? Или вы не видите между ними различий?
— Так вышло, что я снял два фильма про Тони Блэра, когда он еще был премьер-министром, и фильм про королеву — в то время, как она была королевой. Так что это всё очень по-шекспировски. Он тоже любил писать про королей и королев. И в этом тоже есть смысл… В фильме «Королева» показан единственный случай, когда она что-то сделала не так. На моем веку, по крайней мере, она в основном всегда была права. У нее всегда было своего рода «шестое чувство» на предмет того, чего хочет большинство людей в ее стране. Но вот в ту неделю… это была очень странная неделя, и единственный раз, когда королева оступилась и сама даже не поняла этого. Она как будто попала в ловушку собственного сословия. В плен заблуждения, что всё это частное дело, которое никак не касается мира, — потому что Диана ведь уже не была замужем за принцем Чарльзом. Королева совершила ошибку, и ей пришлось лгать и изворачиваться, чтобы выпутаться из этой ситуации.
— А как вы относитесь к собственным ошибкам?
— Моим собственным ошибкам? О, я бы хотел, чтобы их было поменьше. Но я всё равно всё время совершаю ошибки.
— На вашей работе в кино как-то отразился тот факт, что вы изучали право?
— Даже не знаю. Это было очень скучно. Мое главное впечатление — это было очень-очень скучно. Я даже не знаю, зачем я изучал право, сейчас я жалею, что не изучал экономику.
— Считаете ли вы, что за годы карьеры вы усовершенствовали свою режиссерскую технику? По-настоящему поняли, как снимается кино?
— Да, это правда. Ты становишься лучше с годами. Ты учишься и становишься лучше.
— А что это означает для вас — «стать лучше»?
— Для меня это означает обрести уверенность в себе. Ты знаешь, что фильм должен окончиться определенным образом, и тебе самому уже интересно, как сделать эту сцену. А в ранние годы я был слишком напуган и глуп, так что это вообще было чудо, что в фильмах было хоть что-то.
— А теперь вы не испытываете страха?
— Конечно, испытываю — но не в той степени, как когда я был ребенком. Или когда я был молодым.
— Это может показаться странным вопросом. Вам интереснее, когда центральный персонаж — мужчина или женщина?
— По-моему, все мои фильмы — про женщин. И женщины иногда оказываются интереснее мужчин. В Англии — потрясающие актрисы, так что всё получается само собой. Всю жизнь меня окружали сильные женщины: моя мать, обе мои жены, моя дочь — они очень сильные женщины. У меня не было никаких шансов.
— А из женщин в ваших фильмах кто самая сильная?
— Ничего вам не скажу. Они все сильные. Они потрясающие.
— Может быть, Хелен Миррен?
— Она потрясающая. Восхитительная актриса. И Джуди Денч. Они — очень сильные. И я только что снял фильм с Мерил Стрип. Они все — выдающиеся.
— А с технической точки зрения стал ли процесс съемок для вас легче?
— Я слишком глуп, чтобы постичь все последствия распространения цифровых технологий. Хотя я вижу, что сейчас делается с помощью компьютерной графики, которой не было во времена моей молодости. Всё это становится менее таинственным. Вы понимаете, о чем я: раньше ты падал ниц перед камерой, превозносил ее. А сейчас камеры совсем маленькие, и этого больше не происходит. Они становятся быстрее, более подвижные. Больше не нужны стоковые записи. Так что весь процесс значительно убыстряется.
— Как вы относитесь к российским фильмам? Есть российские режиссеры, которыми вы восхищаетесь?
— Я провел значительную часть жизни за русскими фильмами, но старыми: Эйзенштейн и прочее в таком духе. С фильмами последнего десятилетия я не знаком. Наверное, последний фильм, который я смотрел, — это «Возвращение».
— Но вы часто ходите в кино?
— Да.
— А телесериалы, могут ли они убить кино?
— Телесериалы — это то, где кипит интересная работа. Они очень длинные, как великие романы. Во многом они даже интереснее кино. Например, они потихоньку занимают место американского кино — которое в настоящий момент не особо интересно. В моем детстве у меня на родине телевидение играло очень важную роль. Сейчас оно менее важно, но сериалы очень хорошие. А у вас в России есть сериалы? Мы сейчас смотрим шведские, датские, французские сериалы. Со всего мира. Но скоро всё закончится. Революция положит этому конец.
— А вы могли бы снять фильм, например, на мобильный телефон?
— Слушайте, я уже немолод. У меня уже артрит. Есть такой фильм «Мустанг», который снят на мобильный телефон, я его не видел, но говорят, он очень хорош. В конечном счете важны идеи, а оборудование может быть любым. Значение имеет то, что здесь (показывает на голову).
