Из этой толчеи я выбралась чудом. И даже на нужной мне остановке. Причем сразу вся, не потеряв ни кроссовок, ни рюкзака, ни кепки, ни своего здравого смысла и души.
Едва оказалась на мостовой, продолжила свой забег к стенам альма-матер. Пронеслась мимо парковки, где в меня чуть на полном ходу не врезался бронированный чабиль с эмблемой законников. Разминулась с ним в какой-то паре футов. А клаксон и понимание, что будет, если водитель решит меня догнать, придали дополнительного вдохновения моему занятию убегательным видом спорта.
Мысль, что здесь забыли двуединые, царапнула, но мне было сейчас не до хвостатых. Сейчас гораздо важнее — не опоздать на распределение.
Вот такая взмыленная я и примчалась, едва дыша, к дверям кафедры, где уже сoбрались студенты. Лица у однокурсников были мрачные, из категории «похмельно трезв, хоть и не пил ни капли». И это настораживало. Потому как практика — это вам не молниеносно громыхнувшие экзамены весенней сессии, которые, к слову, были уже давно и прочно прокляты (всей нашей группой) и пропиты (мужской, то есть почти всей частью оной). Сегодня знаний не потребуют.
— Чего это вы? — выплёвывая воздух пополам с легкими, спросила я, пытаясь отдышаться.
— Катафалк в комиссии, — сказал, как в пентаграмму к демону закинул, обычно шалопаистый Эйкай.
И это при том, что сокурсник не терял оптимизма, даже когда перед его носом ректор размахивал армейскими сапогами. Да не простo тряс, а грозил при этом написать рыжему столь хорошую характеристику, чтобы этого талантливого разгильдяя-мага тут же с руками оторвали стражи барьера. И лет на пять упекл… пригласили послужить на благо кантонов — южных приграничных областей нашей страны, после которых начинались пустоши, населенные демоническими тварями.
А тут Эй был серьезен, мрачен и собран. Α после его слов и я сглотнула.
— А он что тут делает? Должна же быть … — непонимающе вопросила я.
— Заболела она. Слегла, — пояснил Мэт, почесывая голову, волосы на которой были сбриты от кончиков ушей и ниже. Отсутствие шевелюры у парня заменяла густая вязь татуировок, уходивших с шеи на спину и прятавшихся за воротник.
Леди Миртвуд — строгая, но внимательная дама того возраста, когда женщина уже всегда права, но ещё не деспотична, — была нашим куратором. Она даже любила нас. По-своему. И на распределении, когда наши личные дела будут рассматривать через лупу, дабы отделить достойнeйших среди блатных, а последних — от всех прочих, решающее слово должно было остаться именно за ней, нашим куратором.
И несмотря на ее педантичный и придирчивый характер мы знали: она будет абсолютно беспристрастна и справедлива. А вот Катафалк… точнее, преподаватель по магической механике — это крышка. Причем для нашей группы сегодня — коллективная. Потому как любимым занятием профессора Ульриха фон Грейта была ненависть. И он отдавался ему всей душой.
Магистр, мягко говоря, не любил студентов, считая всех и каждого тупицами. Зато обожал власть. Α поскольку до руководящих должностей его, слава святым шестеренкам, не допускали, то он повелевал адептскими умами. Хотя, чего не отнимешь, Грейт являлся талантливым и сильным магом, одним из лучших в стране в области артефактной механики.
В общем, он был одновременно и редкостным специалистом в своем предмете, и гадом. В последнем я убедилась лично. Причем дважды. На зачете и на экзамене. Оба раза, выходя из кабинета, я слышала его крик: «Низший балл! На пересдачу!» И это при том, что я все прекрасно знала… Просто больше всех остальных людей и нелюдей Катафалк ненавидел женщин. Считал, что наш мозг простo не способен вместить гений инженерной артефакторики. А ещё мы могли внезапно родить, выскочить замуж или иным способом отвлечься от специальности… И получится, что Грейт потратил свой преподавательский труд впустую. А профессор зазря даже не моргал. Поэтому предпочитал минимизировать убытки заранее.
Именно благодаря его стараниям в группе из семи поступивших девушек oсталось всего две. Я, оба раза сдававшая его предмет при комиссии из нескольких преподавателей, и дочь главы министра финансов. Ей профессор в зачетке вывел с первого раза «удовлетворительно». Вот только не знаю, при этом что больше скрипело: ручка о бумагу или его зубы.
Дверь аудитории открылась, выпуская бледного Οрта, который шагал вперед, не глядя шоркая подметками по паркету. Однокурсники накинулись на него, как стервятники на свежий труп. К слову, вышедший не сильно от мертвяка своим видом и отличался.
— Ну? Как? — понеслось со всех сторон в разных вариациях.
— Стомбриджская мастерская. Артефакторика разрывных механизмов, — почти беззвучно просипел адепт, ослабив узел галстука, словно тот являлся висельной петлей, едва его не удавившей. К слову, Орт был из семьи потомственных магов-оружейников.
— Ну ясно, папенька поспособствoвал, — донеслось откуда-то сзади.
И в ответ на эти слова у Орта сначала заалели кончики ушей, а потом он весь вмиг из белого как мел превратился в перезрелый, готовый вот-вот лопнуть и заодно забрызгать вокруг алым соком злого отчаяния помидор.
— Наплюй на него. — Я хлопнула Орта по плечу. — Тебе и без фамилии отца прямая дорога в оружейники. Северную же башню, кроме тебя, больше никто разворотить не смог.
Он понимающе улыбнулся: то его экспериментальное заклятие и правда оказалось уж очень забористым. Даже безопасники им заинтересовались. Так что это распределение было целиком заслугой самого Ортa, а не его фамилии.
Парень усмехнулся и со словами: «Жду тебя в «Глотке храбрости» — растворился в толпе.
Следующим, приложив дверью о косяк, а всех остальных — матерком, явил себя одногруппникам стоеросина Стронс.
— Демонов погодник! — взревел он, не дожидаясь вопросов. — Меня! Почти отличника — и вшивые амулеты для дождя настраивать.
М-да… Наш хорошист, активист, немного стукач и староста негодовал на весь коридор. Он-то рассчитывал наверняка на место как минимум на поддоке, где управляют гоночными болидами, а не в глуши какого-нибудь южного кантона, где бескрайние поля подсолнечника и брюквы.
Третий, появившийся из дверей, Малыш — так звали в группе детину Лока, в прошлом мага-боевика, отслужившего пять лет у границы барьера и потерявшего там ногу, — широко и счастливо улыбнулся:
— Бытовик, — и с этими словами сгреб меня, стоявшую рядом с входом, в охапку и закружил.
Причем стиснул так крепко, что я даже пискнуть не смогла. Он, бывший вояка, сегодня радовался как ребенок самому мирному из возможных распределений.
— Буду в «Глотке храбрости» с ребятами. Подходи, отпразднуем распределение, в картишки на обнимание перекинемся. — И хулигански, чисто по-дружески подмигнул.
Так, похоже, что мои приятели, пока я усердно опаздывала, перед дверями кафедры успели кое о чем договориться…
Но я даже не начала как следует обдумывать эту мысль, как двери вновь распахнулись и из недр кафедры прозвучало:
