В последнем поселении я насчитала с десяток домов, и, судя по редким столбам дыма – всего из четырёх труб, – деревня стояла полузаброшенной. А когда мы спустились с холма, я в этом убедилась.
На самом деле дворов было больше – около тридцати, но большую часть так засыпал снег, что из сугробов торчали лишь трубы или открытые настежь двери. И, закрывая глаза и мысленно «топя» снег, я видела во дворах и на дороге вещи – одежду, обувь, детские игрушки, опрокинутые корзины с едой. Люди покидали дома в спешке, настежь распахивая сараи и выпуская скот, бросая оброненное и оставляя открытыми двери и ставни. А обратно вернулись далеко не все.
И я их понимала – соседство с голодным до жизненных сил дыханием Зноя не из приятных. И раз в соседних деревнях неопасно, скорее всего, беглецы осели именно там. А вернулись те, кому больше некуда идти, да и денег на постоялые дворы нет. И можно бы попроситься… но кто возьмёт в зиму голодный рот? В другое время бы взяли – рабочие руки не лишние, а зимой – нет. И в этом – вся сущность хладнокровных.
А знающие, занятые расчисткой центрального северного и гостевых острогов, конечно, сюда не заглянули. И о беде людей не узнали.
Исправим.
Я решительно постучала в первую же дверь обитаемого дома, к которому пробиралась по колено в снегу – двор, похоже, не расчищали совсем. Нема, подобрав юбку, побрела по деревне – по худо-бедно протоптанной тропке, – зорко поглядывая по сторонам и прислушиваясь.
Мне не открыли, хотя я ощущала тепло жизни и слышала тихое кряхтение.
– Добрый день, – начала я громко и привычно. – Я – кудесница из общины знающих. Чем я могу вам помочь?
Скрипнула дверь, и полный подозрения старческий голос проскрипел:
– А отколь взялася, а? Отколь пронюхала? А ну докажь, что кудесница!
Я привычно поддёрнула рукава шубки и предъявила ладони. И туманно пояснила:
– Услышала про тень-на-снегу. У нас, знающих, есть свои способы узнать нужное.
Дверь снова заскрипела, и в широкой щели показалась старуха – древняя, неопрятная, насторожённая. Слеповато прищурившись, но рассмотрев несколько язвочек, она с пристрастием изучила меня с головы до пят.
– Малая ты, девка, для тени-то, – буркнула недовольно. – Дитё ж дитём. Ноги уноси, покуда тень не забрала.
– Что это такое? – я пропустила совет мимо ушей. – Когда приходит? Откуда? Что творит? Когда появилось?
– Когда-когда… – бабка почесалась. – Да как снег лёг. Мы же неготовые были. Ночью мело, а с утреца мы чиститься вышли. До ночи прокопались – по крыши засыпало, вот ей-ей. Ну, и вон те, – она неопределённо махнула рукой, – крайние, вдруг как заорут. Тень-де, тень… И всё. Пошёл дикий крик – и вдруг смолк. Мы – по хатам. А утречком ещё вторых, крайних, не стало. Тут народ-то и разбежался. А мы чего? Куды идти?
– Совсем некуда? – сочувственно спросила я.
– Сын хотел забрать, да живёт далече, – старуха пожала плечами. – Поди застрял в снегу-то. Не поспел к зиме. Вишь, намело?
– Тень убивает? – уточнила я задумчиво. – Приходит с дальнего края деревни? А с тех пор, как люди ушли, а вы остались, ещё кто-нибудь погиб? Из вернувшихся?
– Не знаю, дитё, – она качнула головой. – Я носа не кажу. Благо соседушка загодя дров да воды натаскал. Да припасы в погребке есть. Запершись сижу. Не знаю.
– Спасибо, – поблагодарила я. – Закрывайтесь.
– Не ходи! – крикнула мне вслед бабка. – Сгинешь, дурёха!
– Не волнуйтесь, чалира, – я обернулась через плечо и улыбнулась. – Вернусь и двор ваш расчищу. И после сыну весточку отправлю.
Она, подобно чароделу Смешену, тоже заворчала что-то про «этих девчонок», но я не слушала. Я заметила жестикулирующую Нему и поспешила к ней, увязая в снегу.
Говорящая отвела меня на тот самый край деревни и показала на два дома – друг напротив друга через улицу. Что первый, что второй – оплавленные свечные огарки, покрытые копотью. А рядом с домами – ледяные наросты. Снег, касаясь раскалённых до сих пор домов, таял и застывал на морозе. И, конечно, у несчастных не было шансов. Никаких. Но, спасибо, мама, он будет у остальных уцелевших.
А в сотне шагов от деревни чернел высокий остов каменного колодца – среди обугленных древесных стволов, в окружении ледяного частокола.
– Там?..
Нема кивнула.
– Останься, – попросила я. – Поставь круг и защити людей, если тварь вырвется. Мне помогать не надо.
Она глянула укоризненно и обиженно.
– Ты же поняла, кто я, – я понизила голос. – Верно? Дело не в том, что я не нуждаюсь в помощи или считаю тебя бесполезной. Я не умею работать в паре. И со своей силой – тоже. У меня не всё получается. И я боюсь навредить тебе. Не спорь. Останься.
Нема нехотя кивнула. Я ободряюще улыбнулась и быстро разделась до штанов и рубахи, скинула в снег валенки и сумку. И вроде собралась, но…
– Ты не об этом «скоро» говорила? – спросила опасливо.
Говорящая тоже улыбнулась и отрицательно качнула головой. «Шамир в помощь», – прочитала я по губам. «Попутного мира», – желали мои предки.
Растопив ледяной частокол, я осторожно заглянула в колодец. Крышки не было, и снизу дохнуло сырой, грязной тьмой – такой плотной и необычной, что даже я ничего не видела. Вообще ничего, кроме обледенелых стен на расстоянии вытянутой руки.
Я скатала несколько искр в клубок и бросила его во мрак. Он завис, озаряя грубую кладку. Крупные камни в трещинах, убегающие вниз круги широких щербатых карнизов. Когда в жару колодец пересыхает, вниз за водой спускаются именно по этим карнизам, ширины которых хватит, чтобы встать и поставить вёдра, вспомнились объяснения из детства.
Мелкой меня всегда тянуло в прохладную и таинственную тьму подземий. А сейчас это последнее место, где я хотела бы оказаться.
Но…
Сплести искристую верёвку – обвить колодец парой колец и завязать узлом – и вниз. До первого карниза. До второго. До третьего. Мерцающий клубок спускался впереди меня, верёвка светилась, но я по-прежнему видела лишь голые и скользкие стены.
– Так. Вёрт, давай-ка вниз. Да, помню, что дыхание Стужи не пустило тебя на порог. И дыхание Зноя не пустит. Зато так я пойму, где оно прячется.
Я насчитала десять карнизов, когда мои ноги, наконец, коснулись дна – неровного, скользкого. Наверху уже совсем стемнело, и сумеречное зимнее небо сливалось с тёмными стенами. А внизу было пусто. Только я, Вёртка… и низкое отверстие в стене – оплавленный пролом. А рядом – никаких обломков, каменной крошки или пыли.
Подманив клубок света, я отправила его в пролом, окружила себя пятёркой защитных искр и пролезла следом. Несколько шагов на карачках – и я осторожно выпрямилась. Низкая комнатка – десять на десять шагов, оплавленные стены, потрескавшийся пол, моё тусклое солнышко под потолком.
