Нема снова покачала головой и заходила по кухне. Я украдкой зевнула и снова подумала о Вёртке: что-то она задерживается… Если бы с ней что-то случилось – я бы поняла. Ощутила. Мы крепко связны. И не заснёт без меня, где попало – и без сил приползёт отогреться и подпитаться. Что можно так долго искать?..
Говорящая наконец что-то вспомнила. Её лицо прояснилось и расслабилось, на губах мелькнула улыбка, глаза засветились. Махнув рукой, она первой вышла из кухни, и я, снова зевнув, последовала за ней. Обратно. В комнату пишущей. И, наблюдая, как она, взобравшись на сундук, тщательно обшаривает стену, смежную с комнатой Дорога, я вдруг вспомнила, как мы проходили через двери.
Защита на старой крови – и кровь как ключ…
Нема что-то нащупала и замерла. По стене пробежали солнечные пятна, очертив каменную дверь. Говорящая надавила на кирпичи, и те растеклись золотым туманом, обнажая проход. Нема смело шагнула в туман прямо с сундука и исчезла. Я тряхнула головой, разгоняя усталость. Из тумана появилась рука и поманила меня за собой.
– Шамир, спасибо, – пробормотала я и последовала за говорящей.
Сундук – туман, слабо пахнущий чем-то… солнечным, – и длинное узкое пространство. Я подозревала комнату-карман, но нет. Просто полая стена, в которой мы с говорящей едва поместились. Впустившая нас «дверь» сразу же исчезла.
И повсюду были слова.
Они струились по стенам вязким дымом, мельтешили в воздухе снежными хлопьями, плыли под потолком ленивыми облаками, убегали по полу юркими змейками. У меня сразу зарябило в глазах, и я зажмурилась. Неме тоже стало нехорошо: она нащупала мой локоть и вцепилась в него мёртвой хваткой.
Я вдохнула-выдохнула и хрипло спросила:
– Что дальше? Как мы сможем это прочитать?
Говорящая, как обычно, промолчала, только в рукав моей рубахи крепче вцепилась и мелко, хрипло, с присвистом, задышала. Да, здесь ужасный воздух – старый, спёртый… и для нас двоих его мало. Казалось, чар слов больше, чем воздуха.
Я не заметила, когда слова зазвучали… и показали. Просто снова зажмурилась от мельтешения, попыталась вдохнуть поглубже… и опять куда-то провалилась, как недавно при предсказании-указании Немы.
…Мирна стоит на сундуке у стены – собранная, сосредоточенная, шевеля окровавленными пальцами левой руки. В окнах – морозная ночь, в комнате – звенящая тишина.
– Истина прошлого… – шепчет она. – Где найти правду? Где же?.. Никто не знает истины… Никто. Откуда они взялись? Куда пропали? Они просто появились. Но ничего не бывает «просто» и ничто не берётся из ниоткуда. Круговорот воды – круговорот силы – круговорот истории…
Пишущая поднимает левую руку и рисует на стене невнятную закорючку – кровавый росчерк. Их письма никто не мог прочитать, если находил, только сам написавший или близкие из семьи, и то не всегда. А они не умели писать ни на древнем языке старой крови, ни на людском. Лишь своими провидческими чарами.
Она задумчиво повторяет:
– Круговорот истории… Вот где надо искать корни правды. Когда-то что-то уже случалось, из-за чего появились или Забытые – или похожие на них существа. Может быть, именно тогда и пропали, растворились в Шамире безлетные. Ибо Забытым их силы досталось очень мало.
Мирна медлит, вздыхает и признаёт:
– Да, мало, но достаточно, чтобы Стужа заморозила треть мира. Но и силы в безлетных было – не чета даже искрящим… – она помедлила и опять нарисовала закорючку. – Но всё же – искать надо где-то там, ещё до Забытых. Уже тогда нас было гораздо меньше людей, и не просто же так.
Новая кровавая закорючка. Неуловимо меняется время: в окна робко заглядывает рассветное солнце, по стенам ползут золотые полосы. И кажется, в комнате теплеет. Уже не зима – лето.
Мирна озабочена всё тем же, снова и снова повторяя «истина прошлого… истина прошлого…» В конце концов, она спрыгивает с сундука и нервно ходит по комнате.
– Ничего не понимаю… – ворчит раздражённо. – При чём тут пламя на Гиблой тропе? Что за образы? Как всё в этот раз странно и непонятно… Как записать-то?..
Она останавливается и долго смотрит в окно, пока не видит: солнечные блики на стекле, искрящая дорожка на тёмной колодезной воде в ведре.
– Шамир, затейник… – пишущая удивлённо качает головой. – Искра на Гиблой тропе… Ты не оставишь ей выбора. Ты заставишь хоть одного искрящего вернуться в мир и остаться здесь навсегда. А там, где один, – там и все остальные. Они до смерти боятся Забытых… но по-прежнему присматривают за тобой. За нами. И ты не дашь им ни единого шанса спрятаться. Нет, не так. Не позволишь им… опоздать.
Мирна снова взбирается на сундук и рисует в ряд несколько закорючек. И кивает:
– Всё правильно. Мы должны быть вместе. Да, должны – старая кровь как единый народ. Неважно, что кто-то не может говорить, кто-то – писать по-людски, а кто-то путается в собственной памяти и не всегда понимает, что с ним случилось, а что – с его прадедом. Неважно. Если мы не объединимся… нам конец. И без искр… нам тоже конец.
И это она тоже записывает. И я чувствую, как от её слов в моей душе что-то меняется. Успокаивается. И собирается – в кулак. И в бой. Не за себя, нет. Мне – полшага до Гиблой тропы. За тех, кто жив. И за тех, кому ещё предстоит пройти по Живой тропе с Приводящей – сюда.
У меня гораздо больше работы, чем я думала…
Снова неуловимо меняется время. В комнате сгущается сырой сумрак, за окном шумит дождь и гремит гром, а на стены ложатся отблески молний. И новые закорючки пишущей.
– Чтобы проклятье прошлого пало. Чтобы прежние ошибки больше никогда не повторились, – нараспев тянет Мирна и пишет. – Да, так и должно быть. Так и будет. Мы доберёмся до истоков Забытых и поймём – когда началось, кем и почему. Лишь тогда проклятье исчезнет навсегда – когда мы узнаем всё наверняка. И это будет последнее явление мёртвой крови. Последнее. Или мы их… или они нас.
– Ты о чём? – раздаётся за дверью густой хрипловатый голос, больше подходящий взрослому мужчине, чем пацану. Но я уже слышала его прежде и знаю, чей он.
– Зайди, – откликается с сундука пишущая.
Дорог неуверенно заглядывает в дверную щель, и я наконец могу рассмотреть его без колодезной грязи. Щуплый, светлый, тёмно-зелёные глаза. В колодце они были тусклыми, почти чёрными… бессильными. А при матери искрятся любопытством.
– Читай, – Мирна указывает на стену. – Читай внимательно и вдумчиво. Запоминай. Что сможешь. Что в тебе отзовётся. Что увидишь. Подбирай знаки. И переписывай.
– Зачем? – мальчишка удивлённо приподнимает выцветшую бровь. – Это же… твоё.
– Нет, Дорог, – она качает головой. – Нет. Это наше. Общее. И не только семейное. Это подсказки для старой крови.
Пишущая присаживается на постель и горбится:
– Я устала, сын, – голос тихий, еле слышный. – Я работаю с этим письмом больше года, и я очень устала. Оно из меня все соки выпило. Черновик, наброски, заготовки… а сил нет. А у тебя – есть. Я хочу, чтобы ты переписал. Послание должно уйти в мир, его должно закончить. Нам всем надо собраться и поставить точку в делах прошлого. А начнёшь их ты.
