Это объяснение казалось правдивым. Но не до конца. Мы давно друг друга знали, и я ощущала: это не вся правда. Возможно, она боялась того, кто дал ей знания и силу, чтобы убить искру и завладеть её солнцем. И заставил делать то, что мы потом сделали.
Как же я об этом жалею…
…Трое говорящих и четверо пишущих – богатая добыча с осенней ярмарки. И жаль, что все быстро погибли. Хотелось бы поговорить и выяснить кое-что об одной личности старой крови, но убивать надо быстро, пока они в растерянности. Оказалось, старая кровь – вроде обычных людей, не умеет защищаться. Может, если соберётся, а собираться не умеет.
Когда мы распределили силу по брускам (Горда где-то раздобыла второй), я поняла, что всё, мне хватит – надолго, очень надолго. Дожить тот человеческий срок, что мне оставался до Тропы, точно. И я даже нашла себе подходящее место – муж, дело, дом.
Я ухватилась за всё это по наитию, от усталости, а потом поняла, что мне нравится – готовить, привечать и кормить людей, слушать истории странников, а по вечерам пить чай у натопленного очага и согреваться в мужских руках. Я даже замечтала о детях, ведь шрамы с лица и рук почти сошли, а моей настоящей внешности никто не знал, даже я сама. Спрятаться – легче лёгкого. И жить. Просто жить.
И на того пишущего, кто забрал меня с Тропы, стало наплевать. Его народ расплатился сполна. Я не хотела рисковать обретённым ради очередных поисков. И смертей.
Но Горда останавливаться не собиралась.
…Появившись на моём постоялом дворе в облике торговки, она садится за стол и подмигивает. Я невольно оглядываюсь на единственного постояльца – молчаливого странника в пыльном плаще. Насытившись, он дремлет за столом у открытого окна, положив голову на скрещенные руки.
– Есть дело, – сообщает Горда весело и со странным облегчением. – Время приходит.
– Какое время? – я отвлекаюсь от уборки и опираюсь на метлу.
– Для дыхания Стужи, – она улыбается и понижает голос. – Я знаю, где оно прячется, и знаю, как разбудить. И не только его. Пора.
– Зачем? – мне, давно согревшейся, от этих слов становится очень холодно. Забытый лёд расползается по нутру. – Зачем будить эту тварь?
– Это плата, Тих, – жёстко ответила Горда. – Нравится жить? Хочешь сохранить то, что обрела? Плати. Тот, кто нам помог – подарил второй дымник, поделился знаниями, – хочет разбудить дыхание Стужи. Собирайся. И в этот раз всё будешь делать ты.
– Я? – и моя метла с грохотом падает на пол.
– Я – чужачка, а ты – своя. Тебе проще найти нужных людей и втереться в доверие, – поясняет она и резко добавляет: – Я почти год работала за тебя. Пора рассчитаться.
– Пора, – звучит за моей спиной хриплое. – Дыхание ждёт.
Я резко оборачиваюсь, но странника и след простыл. Лишь скрипит на холодном осеннем ветру оконная створка.
…Парня-летника было так легко убить…
Горда сказала, что он – сторож дыхания Стужи, и я думала, что он будет суровым, неприступным, подозрительным. А он оказался доверчивым, дружелюбным. Сразу поверил мне, привязался, с удовольствием ходил по травы и учился готовить. Говорил, что, кажется, в прошлой жизни ужасно это любил – кашеварить и стряпать. А в этой, второй, жизни ему очень плохо. Нас, зимниц, вымораживало, а он сгорал заживо. И оттого страшно напивался, прячась по ледяным погребам.
И даже когда отраву принял, не понял, что это я её в вино подсыпала. Не поверил. Пока умирал, тянулся ко мне, смотрел отчаянно и просил-просил-просил взглядом помочь… И я делала вид, что смешиваю противоядие. А сама быстро-быстро готовилась к ритуалу.
Он так и умер, веря, что я спасу. И так от этого стало тошно…
Зато Горда была довольна. Говорила, что всё – мы в расчёте и свободны. Разбегаемся в разные стороны, раз таково моё желание – сидеть болотной кочкой в захолустье и варить похлёбки, – и живём, кто во что горазд.
И я вернулась домой.
А потом откуда-то взялась ты.
Искра.
Которой мне так не хватало, чтобы навсегда обрести лицо и жизнь.
Но, знаешь, наверное, я бы никогда…
Я долго сидела с закрытыми глазами, приходя в себя. Вспоминания Тихны – яркие, острые, болезненные, точные… Я посмотрела на стену перед собой, вычленяя необходимые знания.
Тихна ничего больше не знает, потому что ведомая.
Горда – зимница. К сожалению. Я надеялась, что она – другого сезона, и внезапная зима помешает ей удрать, но нет. Не помешает. Наоборот, подсобит.
И она смогла убить искрящего (наверное) – значит, очень опасна. И я не ошиблась – за ней кто-то стоит. Может, этот кто-то и выдернул её с Гиблой тропы, чтобы подсунуть нужные знания, совратить, подкупить и использовать. Это могла быть и Снежна – пишущая. Или она только спасала – из жалости или по знакомству. А может, случайно оказалась рядом, чтобы подобрать двух новоявленных меченых. Выясню.
А пробуждённое дыхание Стужи – да, это плата. И, оказывается, передаётся не только сила старой крови – как согревающее солнце, – но и все известные наши чары. То есть умение работать с силой… и творить, например, «воронки». Кажется, она действительно боялась искрящих. Иначе «воронки» бессмысленны.
Но – кого же именно? Если бы кто-то из нас спутался с Гордой, мы бы знали. Любой из нас мог основательно прощупать любого из нас, вывернув память наизнанку и узнав всё. Предателей среди народа искр нет и быть не может. То есть она просто боялась нас – искрящих вообще? И она точно знала, что мы существуем… не потому что начиталась, а потому что убила? Лично встречала искру?
Но в это мне не верилось. Может, Горда ошиблась, приняв за искру того же говорящего? Но на всякий случай испугалась и начала стирать за собой все следы «воронками»? В конце концов… это чары Забытых. Кроме прочего. А Горда, видимо, действительно очень много знала.
Насторожил рассказ о последней кладовой, невзрачном парнишке и молчаливой смотрительнице. Это точно Травна. Надо отправить к ней второго вестника… Или лучше лично пообщаться? И отыскать этого смотрителя, если, конечно, он существует, и прощупать Травну.
Но быть очень – очень! – осторожной.
Не зря я помедлила с предупреждением Снежне.
Это самое страшное открытие – старая кровь всё-таки замешана. И кто-то из пишущих спас двух полезных девиц и наметил их путь, а говорящий – поддержал.
Но зачем?
Платят силой и послушанием за свою жизнь среди новых Забытых? Это единственное, что пришло мне в голову. Старая кровь ничего не смогла противопоставить мёртвой в прошлый раз, и когда кто-то намекнул, что Забытые не за горами, и доказал, почему… трусливые сдались.
А сильные – по-прежнему верят. В солнце старой крови. И в помощь уцелевшей искры.
Я выбралась из колодца к вечеру и с таким камнем на сердце… Нас осталось так мало… И так не хотелось верить, что свои пойдут против своих, когда каждый на счету и надо помогать любыми силами… Не хотелось – но не верить я не могла.
