Когда-то, когда старая кровь основала первую общину знающих, людям объяснили, почему сила их выстужает, бьёт ветрами, сжигает или сыро ломит кости. А теперь это делать почему-то перестали – мне, например, наставитель ничего не говорил. Обучил сухо – и выпнул работать. И, конечно, вот откуда появляются беглецы, мечтающие вернуться к привычной жизни, – и отсюда тоже.
И уж Снежна-то, пишущая, могла бы найти подходящие слова… Поговорить, что ли, с Зимом при случае? Пить он, конечно, не бросит… А может, и бросит. Может, и откроет в себе новый источник терпения. Второй. Третий. И однажды, как и мои предки, привыкнет.
Стену и ворота я нашла на ощупь. Метель лишила зрения даже меня, и появление острога я скорее почувствовала – по стоячему завихрению сгустившегося сквозняка, который указывал на большое скопление хладнокровных. А потом вытянутая рука коснулась камня, и я выдохнула.
Добрались.
Стражники открыли калитку сразу после стука, хотя, судя по сонным лицам, гостей в такую жуть они не ждали. Сани пришлось бросить с заверениями, что-де есть в остроге зимник, откопаем. Я немедленно уточнила, не Зим ли, но нет. Мне назвали незнакомое имя – Метень, не то мужское, не то женское, – и я невольно выдохнула и расслабилась. И, оставив замёрзших людей на попечение стражников, выскользнула из караулки на улицу.
Вьюга накрыла Заречный плотным снежным колпаком. Размытые огни фонарей и подвижная белая пелена – вот и всё, что я видела. Но за стенами хотя бы не было жуткого, сбивающего с ног ветра. И, оглянувшись на стену, я поняла, что, похоже, застряла. Снег и холод мне не помеха, а вот ветер – да, увы. И к лучшему ли застрять здесь… Не знаю. С одной стороны, еда, с другой – чересчур много людей…
Ладно. Пока метель не уляжется, деваться некуда.
И очень надеюсь, что непогода – дело рук природы, а не одной удирающей беглянки. Или кое-кого похлеще.
Я поспешила по узкой улице, прислушиваясь к себе и ища постоялый двор с меньшим скоплением «сквозняков». Оный предсказуемо отыскался на третьей от врат улице и оказался очень убогим – грязная, крошечная, едва ли на десяток гостей, обеденная с давно не мытыми столами и полами; скрипучая, со сломанными ступеньками лестница на второй этаж; всего шесть гостевых комнат, одна грязнее и холоднее другой. Заправляла делами полуслепая старуха, у которой ни сил не было на уборку, ни денег на прислугу.
Но – да, я неприхотливая. Пол и сама помою, а холод (и полное отсутствие людей) мне только на пользу.
Мы с хозяйкой быстро сошлись в цене, и я заперлась в своей крошечной комнатушке. Старый сундук, заваленный подушками и пыльными одеялами, стол, табуретка, грязные штопаные шторы. Остальное – в общей комнате в конце коридора. Зато – никаких лю…
Голоса внизу – знакомые донельзя, – и я недовольно сплюнула. Конечно, они меня не преследуют – просто других свободных мест нет… Но негоже детям спать в холоде, пыли и среди клопов. Я покосилась на дверь, прислушалась, торопливо вернулась в коридор и засучила рукава. Прогреть дом, оставить на стенах неприметные трещинки-обереги, разгоняющие насекомо-животную гнусь и пыль, смыть солнечным водопадом самую приметную грязь…
Жить можно.
Но поесть лучше в другом месте.
Попадаться на глаза недавним подобрышам не хотелось. Не знаю, почему. И я, пользуясь метелью, вылезла в окно и спустилась вниз по верёвке. И, придерживая капюшон, зигзагами и спотыкаясь, отправилась искать продуктовую лавку, ибо в харчевнях было слишком людно. А многие лавки гостевых острогов работают допоздна. Надеюсь, даже несмотря на метель.
А оказалось, зря. Я долго бродила по пустым торговым улочкам и нашла лишь одну открытую лавку. Торговец на радостях заломил такую цену, что пришлось закатывать рукав и показывать метки знающей. Равнинный народ давно усвоил: сегодня ты не поможешь знающему – завтра у него не будет сил помочь тебе. Торговец разочарованно фыркнул, но цену сбавил. Втрое.
Обратно я возвращалась с тремя пакетами. Дурное моё чувство верности: раз уж начала помогать – то помогай до конца… Оставить уставшее семейство голодным не позволяла совесть, хотя на глаза им я так и не показалась. Оставила два пакета у дверей, постучалась и бесшумно сбежала на первый этаж. Услышала охи-ахи, вопросы, благодарности и успокоилась. Помимо овощей и хлебобулочного, я припрятала в пакеты целебный травяной чай и сладости для ребятишек. А кипяток поди найдут.
Внизу старуха-хозяйка неловко мела пол. Когда я спросила о посуде, она молча указала на зашторенный дверной проём – дескать, иди и бери. Посуда была грязновата, как и вода в котле над очагом, и я не пожалела искр её почистить. И воду с котлом, и заодно воду в бочке тоже. И, довольная, вернулась к себе с кувшином воды, тарелкой, ложкой и кружкой.
Семейство поселилось через комнату от моей и возилось, ужиная, шумно и дружно. И я почувствовала себя одинокой, как никогда прежде. У меня небольшая семья – мама, дед да маленький братик (дядин, папиного брата, сын), но без них так пусто… Я старалась не думать, старалась много работать… Но думай – не думай, работай – не работай, от себя не спрячешься. И никакая работа пустоту не заполнит. Покажется, что заполняет – но пустота оттого станет лишь ощутимее. И страшнее.
Всегда одна. И всегда так далеко от своих… У людей есть замечательное свойство: сели в одни сани, поговорили о погоде – всё, почти родня. И им что старая кровь, что новая, что старик, что дитё, что парень, что девушка – поровну. Все свои. Мы так не умеем… к сожалению. Если бы я знала, как ладить с людьми, всё было бы проще. А я умела лишь не любить. Или подозревать. Ибо. Среди людей много предателей Шамира. И каждый из них – потенциальный Забытый. Одних сила пугает. А другим кружит голову.
Метель всё не унималась. За окном выло, хлопало и гремело. По старому дому гуляли сквозняки, тревожа занавески. Что-то таинственно шуршало под крышей. А мир стал крохотным, съёжившись под напором снега до небольшой и неуютной комнатки. Я поела, выпила чаю, с риском остаться без подушек открыла окно и проветрила «спальные принадлежности», ещё раз прочистила комнату подручными искрами и легла спать.
Снова приснился сон – и снова странный. Я стояла у открытого окна, глядя на вьюгу, а видела чьё-то лицо, сотканное из пушистых снежинок. Оно казалось знакомым, но я никак не могла понять, где прежде его видела. И – я ли его видела, или кто-то из моих предков. Оно пыталось что-то сказать – я видела явственное шевеление губ, – но ни слова не разобрала.
И проснулась.
Утро почти не отличалось от ночи – сумрачная снежная каша, сквозняки, прерывистый чердачный шорох, угрюмое молчание старого дома. Я поела, просто чтобы поесть и отвлечься, походила из угла в угол и поняла, что не выдержу. Я выспалась, отдохнула и хотела в дорогу, но куда?..
Но всё же собралась. Оделась и снова выбралась в окно. Прислушалась к ощущениям, поняла, что люди в большинстве своём спят, и проложила солнечную тропу до первой городской стены. Вскарабкалась на неё и едва не улетела – хорошо, за верёвку, закреплённую в камнях кладки, держалась. В городе ветра было мало – плотная застройка гасила все яростные порывы, – а за стеной он сбивал с ног и едва не уносил.
