И смех и грех – но уборка снега…
Я так же медленно, избегая резких движений, опустилась на корточки – друг напротив друга, глаза в глаза. И на полшага ближе. И ещё на полшага. И ещё. Тварь не возражала. Только смотрела всё пристальнее и осознаннее, будто… понимала.
Ух, не такой я представляла себе встречу с очередным сгустком… Думала, будет шерсть с перьями до потолка – да с «чудесным» видом на сумрак Гиблой тропы…
Когда я мягко коснулась длинного уха, зверь Стужи даже не дёрнулся. Только посмотрел ещё понятливей… и вроде как согласно. Кто бы нам поведал, что они – существа сознательные и вменяемые… Хоть бы в одной сказке об этом говорилось…
– Прости, – я невольно сглотнула, – я не смогу управлять тобой. Не смогу удержать. И мне некому тебя передать.
Зверь Стужи склонил голову и потёрся о мою ладонь. И я услышала внутри себя отчётливое: «Спой ещё. Проводи. Устал. Не хотел. И не хочу. Отпусти. Согрей, искра».
Я кашлянула, бесстрашно запустила пальцы в ледяную, рыхлую как свежий снег, шерсть и, насколько хватало голоса, запела. Зверь закрыл глаза и положил голову на мои колени – и рухнули последние преграды. Я расслабилась и пела, пела, пела, с каждым звуком вплетая в шерсть искру.
Ты уснёшь и нечего не почувствуешь… Отдыхай.
И больно не будет. За тебя… я отболею, и будет больно мне.
Чары забрали неожиданно много сил – больше, чем я тратила в напряжённом бою. И когда от лютого зверя осталась лишь талая вода, захотелось расплакаться – и от усталости, и от жалости. Правда, так жалко… Если бы кто-то из безлетных сохранил прежнюю мощь, зверя можно было бы пристроить в надёжные руки… Хотя – он же чётко сказал: устал, отпусти. Наверное, к лучшему…
Я тяжело встала и, пошатываясь, побрела по следам старосты. Интересно, сколько я, так сказать, пела? Ощущение времени озадаченно молчало, а оное обычно указывало на одно: долго. Или на «очень долго». Хорошо, если Метень выбрался и нашёл стражника.
Чую, неспокойно в городе. Не всё убрано. Ещё же некто должен был привезти некие важные чары.
У выхода из пещеры я обернулась, но от зверя Стужи не осталось даже капли воды. Лишь ощущалась слабая тень. Душа.
– Попутного мира… – хрипло попрощалась я и использовала провожающие осенние чары, открывая короткий путь на Гиблую тропу.
Оказывается, в зверях Забытых есть некая… душа. Осколок духа. Который запирали… в чаротворном теле? Я встрепенулась. Я вспомню, обязательно! Я слышала о таком явлении когда-то, но слишком давно и очень мало. Потому воспоминание дико далеко и не даётся. Но оно есть. И я его вытащу. А пока…
Шамир… ты понял, да? Не обидь.
И… спасибо.
Вёртка выбралась в коридор и уверенно заскользила по неровному полу, указывая дорогу, а я, держась за стену, ковыляла следом. И шла – но видела понимающие ледяные глаза и снова слышала внутри сплетённые с мотивом песни последние слова зверя Стужи.
Кто же вы такие – на самом деле?..
И почему ты не напал? Почему услышал и понял?
Почему тебя до боли в груди и жарких слёз жалко – жальче, чем обоих старост?..
Подземелье тянулось долго, но кончилось внезапно – я упёрлась в знакомые ступеньки и дверь, за которой мерцал свет. Дом Метня, не иначе… Я шагнула на ступеньку, а дальше Вёртка не пустила. Вытянувшись, она сделала большие глаза, и я увидела себя со стороны – отражениями. Без шубки, валенок и сумки, рваные лохмотья рукавов и штанин, окровавленные руки и ступни. И уродливые язвы шрамами на коже – обличье сползло.
Или стащили как-то, умельцы… добитые.
Я сплюнула на ладонь пару искр и растёрла их, прижигая царапины, испаряя грязь и кровь, «подрезая» мешающие лохмотья. Прежнее обличье я помнила плохо, но да хватит главной детали – родимого пятна (в отличие от обычных знающих, я могла менять обличье хоть каждый день, пока при мне искры). А Метень вообще меня не видел – слишком темно было в пещере, вряд ли он рассмотрел шрамы.
Дополнив обличье «обновлённой» одеждой и обувью, я поднялась по лестнице и открыла дверь. Прислушалась и отправилась мрачными закоулками на звучащие с кухни голоса. Судя по обрывкам разговора, стражника поймали и тряхнули. И теперь возбуждённо обсуждали, что делать с некими «довозчиками».
– Кто такие? – я привалилась к дверному косяку и перевела требовательный взгляд с Метня на второго бородача. – Что за довозчики?
– Чали! – староста узнал меня по голосу и облегчённо улыбнулся. – Хвала Шамиру… Надо торопиться. Эта продажная шкура вчера вечером впустила в город двух странных знающих…
– Двух? – я не поверила своим ушам. – Погоди, ещё, кроме меня, были сани с ездовым псом, а в санях – семья: дед с бабкой и внуки!
Мужчины переглянулись, и второй гулко и веско сказал:
– Не было саней. И пса – тоже. Двое путников – девушка и старик. Всё.
– Где он? – я резко отлепилась от косяка. – Стражник?
– На Гиблой тропе, – скривился Метень. – Вон, вишь, чали, ноги? Дохляком оказался. Или зачарованный. Быстро помер. Мы его и тронуть-то не успели… толком.
На кухне горело несколько свечей, и приснопамятные ноги торчали между сундуками. А едва я увидела стражника, сразу поняла, отчего он столь внезапно кончился – закатившиеся глаза, ледяная дорожка из носа вместо крови, разбитые губы в инее. «Воронка». В общем-то, понятно, почему он упорно называл Метнем некоего зимника – оба «старосты» были зимниками и ходили в личине собственно Метня. Но вот про «довозчика» бы узнать…
Ладно.
– Я знаю, где он прячется – этот «довозчик», – я повернулась к старосте. – Но вы, если за мной пойдёте, в дом ни ногой. А лучше идите туда, где вас защитят – хотя бы обереги. Здесь защиты нет, – и одними губами, опустив глаза: – Вёрт, на наш постоялый двор. Изучи и жди меня.
И не удивилась тому, что оба увязались за мной, прихватив с кухни ножи и пару увесистых дрынов.
На улице нас встретили метель и тьма. И ночь ещё не кончилась, и метель… как зачарованная.
Одна и та же.
Я почти бегом рванула к третьей стене острога, по пути пытаясь понять, кто встретился мне на пути в Заречный. Кого я привела сюда вторым своим хвостом?
Во-первых, сработали сильнейшие морочные чары. Детей явно не было, как и старухи. Как и пса. Заметила ведь, что он не испугался моих чар, отметила странностью… и не развила мысль. Не насторожилась. И кто был запряжён в повозку? Не знаю.
Во-вторых, отталкивающие чары. Я вспомнила, как упорно не хотела встречаться с «бедствующей семьёй» – да, точно отталкивало что-то. И небеспричинно.
В-третьих… похоже, этот «кто-то» не мог попасть в город сам? Иначе зачем ему цепляться за меня? Почуял в метели искру? Или, памятуя о голодной стае, давно шёл по моему следу? И нашёл способ заманить в город – и в западню? Вот же паскуда… Понятно теперь, откуда оба «старосты» обо мне знали.
