Но всё же, на всякий случай…
– Чалир, – я дождалась, когда пыхтящий Метень поравняется со мной, и спросила: – От кого Заречный зачаровывали? Какие обереги вплетали в каменную кладку?
Староста послушно перечислил обычное – духи изломов, заразные болезни, оголодавшие хищники, убивающие морозы, потопы и шквальные ветра, волшебные напасти вроде детей зимы, прочья гадость лесная, горная и равнинная…
Я кивнула, прошмыгнула в щель вторых врат и озадаченно нахмурилась. Не понимаю… Ничего особенного…
– Ну и от Забытых что-то ставили, наверное, – добавил староста, едва поспевая следом. – Но об этом, чали, я не ведаю. Не рассказывали.
Прискорбно.
Но – от Забытых? Не приведи солнце… сюда правую руку Стужи. Это будет уже слишком. Правда, Шамир. Очень… слишком.
А кто ещё ходил под ледяным началом Стужи? Такой, чтоб мощными морочными чарами владел?
Когда мы добрались до постоялого двора, у меня появились догадки и предположения, но следующие события показали, что они были далеки от страшной истины. И вновь напомнили: на самом деле о Забытых мы знаем очень, очень мало.
На ступеньках крыльца, сжавшись в комок, сидела старуха-хозяйка – закутанная в грязное тряпьё и облепленная снегом. При моём приближении она подняла голову и сначала вскочила и замахала руками: мол, не надо, не ходи!
– Что случилось, чалира? – спросила я вежливо.
Старуха лишь засопела беспомощно и быстро, украдкой, глянула на тёмные окна второго этажа.
– Если вы не можете объяснить, то, пожалуйста, не мешайте, – предупредила я и осторожно проскользнула мимо неё.
По ступенькам, к двери, внутрь постоялого двора. На первом этаже стоял такой холод, что даже мне стало не по себе. Хозяйка и староста с другом зашли следом за мной. Последние отряхнулись, осмотрелись и поёжились, а старуха так и замерла беспомощно у двери, сцепив руки на груди, укутанная в снежную шубу.
Я скатала из искр клубок огня и швырнула его в очаг. И напряжённо попросила:
– Останьтесь здесь. Наверх – ни ногой, – и шёпотом: – Вёрт, ты – тоже. Присмотри за людьми.
Лестница нещадно скрипела, но я подозревала, что тот, кто здесь поселился, прекрасно всё знает – и обо мне, и о моём присутствии, и даже о моей истинной крови. Поэтому я не таилась – взлетела наверх, подошла к нужной двери, прислушалась. Из комнаты «стариков» не доносилось ни звука, зато под крышей продолжали шуршать, словно…
Словно я не опутывала весь постоялый двор, от чердака до подпола, изгоняющими чарами. Вчера я слишком устала, чтобы думать об этом, да и не всякие твари изгонялись быстро – мыши могли всю ночь «уходить». Но уж утром-то…
Ничего, я же учусь… Не слишком быстро и бедово… но учусь. Да, поздновато меня догоняет пониманием… но догоняет же. И не смертельно поздно.
С вдох-выдох я не понимала, что делать – бежать на чердак или вламываться в комнату. И там, и тут всё казалось одинаково подозрительным и ненормальным, и туда метнуться хотелось, и сюда… А вот Вёртку звать не хотелось. Она спряталась в клубке огня и наблюдала. Внизу мне тоже что-то не нравилось.
Прикоснувшись к стене, я нахмурилась. И внизу, и вверху… и посередине? На задворках памяти что-то шевельнулось, встрепенувшись – невнятное, призрачное узнавание, – но я не успела его ухватить.
В комнате что-то скрипнуло. Заскреблось. Зашебуршало таинственно.
Я замерла, задержав дыхание и зажмурившись, впитывая звуки и подбирая под них образы.
Скрип-скрип… Точно ступени гнилой лестницы или старые половицы – да в доме с каменными полами. Не сундук, не стол или стул. Странные шаги – точно.
Шкряб-шкряб… Точно металл о металл – как ключом в замочной скважине, как ложкой остатки еды из котла выскребают.
Шур-шур… Точно старые ткани перебирают, грязную одежду снимают и в кучу сбра…сывают?..
Странно ходят. Выскребают. Сбрасывают. И похожее шуршание – наверху, на чердаке.
И я поняла.
Вспомнила.
Отскочив от двери, я окружила себя десятками злых, жалящих искр.
Воспоминание было не моим – чужим, наследием семьи, – но таким ярким, что мне стало жутко до дрожи в коленях. Кто-то из моих предков однажды встречался с подобным, и ничем хорошим это не закончилось. Для обоих. Но я… в отличие от предка, я знаю, что и как он сделал. И нечего думать – надо просто сделать.
Искры гудели зачарованным роем, от жара раскалился камень, по угрюмому коридору запрыгали тени. Что бы ни случилось – и кто бы ни появился из комнаты, – мне нужно просто сделать.
Так легко – и так сложно…
Дверь не взорвалась, не разлетелась в щепки, не рассыпалась трухой, не распахнулась. Она даже не скрипнула. Сначала она покрылась инеем, а потом в щелях показалось нечто, похожее на ветки – облезлые, выбеленные первым снегом. Найдя щель, они лезли и вытягивались – медленно, бесшумно, вслепую нащупывая путь.
Забытые и их творец ничего нового не придумывали – они вообразили себя Шамиром, создателем, и делали то же, что и он. И как мир некогда создал своих паразитов, так и Забытые создали своих.
Однако природные паразиты либо с нами жили, либо от голода впадали в спячку. А паразиты Забытых сплетались в единый организм – голодный и бездушный. Наши не имели своей силы, кроме повышенной живучести, – они использовали силу хозяина и довольно примитивно – на уровне простейших чар. А паразиты Забытых творились из огрызков их сил и долго могли жить и чаровать без тела. Или в мёртвом человеческом теле.
А ещё наши паразиты не убивали – не брали больше нужного, не пили беспомощного и ослабленного, временно впадая в спячку. Вёртка рисковала собой ради меня постоянно – и умереть была готова, понимая, что после неё я обязательно спасу кого-нибудь ещё. А паразиты Забытых меняли хозяев как рваные носки – использовали, выбрасывали мёртвое и быстро находили новое. Неважно, что человеческое. Важно, что с живой кровью.
Правда, чаще всего их использовали не как подспорье. А как подкормку. Да, старик-знающий приехал – и привёз, и не только в себе, «полезные чары». Еду для зверя Стужи, чтобы он не сорвался от голода и был послушным.
И снова вспомнилась тень-на-снегу. Насколько же она отличалась от того, что я видела теперь… Нема заметила, что это были наши паразиты, переделанные, и, вспомнив, я с ней соглашалась: да, те – наши. А это – нет.
Я не торопилась. Ждала, стиснув зубы и замедляя дыхание, успокаивая взволнованное сердце и не позволяя ему разгонять кровь до испуганной вспышки. Раз уж почувствовали в себе силу напасть – пусть выползают все до одного. Тем более…
Искры настороженно зажужжали, предчувствуя добычу. «Ветки», выбравшись из щелей, морозными узорами поползли по стенам, полу и потолку – неспешно, лениво, выстужая воздух до ледяного звона. И низ мне не нравился, и верх… Они уже захватили дом, и хорошо, если только один этот постоялый двор. А теперь выползали защищать своё.
