Да, ночёвка – хоть в сугробе. Мне не привыкать.
Я шла небыстро, с передышками и перекусами, на каждой остановке изучая себя и проверяя, сколько сил и не пора ли отдыхать. Но силы не кончались, и усталостью не накрывало. Однако едва стемнело, я развернула карту, показала Вёртке путь до ближайшего жилья и отправила её прокладывать солнечную тропу.
Послушаюсь Силена хоть в этом. Так, для успокоения совести.
Вёртка вывела меня к придорожному хуторку – совершенно пустому. Редкая рощица кольцом, низкая оградка, по крыши заметённые снегом хозяйственные постройки (а сам хутор – местами по первый этаж), никаких вредных охранных чар, простой засов на двери – снимай и заходи. Как гласило письмо под дверью, хозяева уехали зимовать в острог, и всё, что путник найдёт в доме полезного – всё его. И если, уходя, он оставит пару монет на подоконнике – хозяева будут очень признательны за ответную щедрость.
Полезного, правда, нашлось немного, но в зимнее время главное – крытое помещение, огонь в очаге, пара одеял, котелок для кипятка да краюха с сыром. А мне так и вовсе котелка хватило.
Равнинный народ удивительно гостеприимен. Впрочем, на Обжитых землях традиция «всегда помоги другому» установилась давно и «благодаря» Забытым. Без взаимной поддержки люди бы просто не выжили.
Я заперлась в доме, заварила в котелке траву и с удовольствием поужинала. А потом пила горьковатый настой, слушала ветер и старалась ни о чём не думать. Потому что от переизбытка событий, догадок и прочих мыслей голова очень хотела полыхнуть вторым внутренним солнцем – и до того самого гиблого затмения, когда ты не сомневаешься, не боишься и вообще не думаешь. Только делаешь, что умеешь. И пока живёшь.
Вёртка грелась в очаге, тревожно смотрела на меня и явно пыталась понять, как это – быть моим хвостом и не быть им. Ей, конечно, очень не хватало опыта старших, а я мало что могла объяснить – сама толком этот вопрос не изучала, мама всё откладывала на «вот как появится, так и…» Хорошо, если кровный наставитель нарисуется. Для нас обеих.
За отдыхом подкрался соблазн изучить память второго «старосты» через капли его крови, но я с сожалением себе это запретила. Утром – да, можно попробовать. И, если дело пойдёт легко, если хватит сил, то немного покопать. Но лучше отложить. Забытые знают, что вынырнет завтра из очередной вьюги или послезавтра из-за угла дома…
И это было самое противное – я не понимала, на что сейчас способна. Сколько реально во мне сил, а сколько – кажется, и где он, тот вроде бы найденный порог, за которым начинается Гиблая тропа?.. Очень гадкое ощущение – будто не знаю, что в моей дорожной сумке. Умом понимаю, что там есть одежда, перекус, травы к чаю, карта, ещё кое-что по мелочи… а на самом деле не знаю.
Словно не я её собирала.
Хотя, конечно, так оно и есть – не я.
Дорого ли обойдётся «разбор»? Я знала, как его провести – посмотреть в «лицо» своему солнцу, измерить уровень сил, прикинуть количество и сложность будущих чар. И понять, где она, грань Гиблой тропы, хотя бы приблизительно. Я уже делала это однажды, после вспышки и первой отработанной на Шамира осени, и не ошиблась. И затаилась, почти не касаясь чар, чтобы дать себе время свыкнуться с изменениями, окрепнуть… вспомнить хоть что-то. А после на ощупь, осторожно, двигаться дальше.
«На ощупь» – получается, «осторожно» – нет.
И времени на затяжные опыты и изучения новой себя, к сожалению, тоже нет. Чтобы итоги были точными, нужно дней десять «остывать» и не касаться чар. Вообще. Чтобы не обжечься, изучая, и не расплескать новое.
Точка невозврата… наверное, паразит. Перед ним я вспомнила. Или – зверь Стужи и песня?..
Разберусь… когда-нибудь.
Я не заметила, как задремала. А проснулась уже утром.
Снег стеной – и ничего нового. Открыв дверь, я замерла на крыльце, подняв голову. Неба совсем не видно – и, кажется, за дни бесконечных снегопадов оно должно уже ссыпаться на землю, закутав мир в ледяной саван, а оно, древнее и вечное, всё никак не кончалось. Мир тонул в седых сумерках – не то природных, не то начарованных. А солнце я даже не ощущала – я просто знала, что оно есть, а когда видела в последний раз… Даже не помню.
Шамир молчал. Глядя в бесконечную круговерть, я снова и снова спрашивала: куда? когда? зачем?
Тишина.
Он замер. И, жмурясь, я представляла его – и видела странного зверя. Опустившись на снег и подобрав под себя лапы, он прилёг отдохнуть – но не отдыхал. Глаза напряжённо щурились, уши подёргивались, нос беспокойно шевелился, принюхиваясь. Но всё-таки он прилёг. То, что его тревожило, но о чём я не знала (лишь догадывалась, вспоминая о вестях из сердца Серединной равнины), закончилось. Но он явно ждал следующей напасти – чутко и нервно.
И я решила подождать. Идти в такой снегопад… можно. Вёртке он нипочём. Мне, в общем-то, тоже – по загодя проложенной тропе да с картой Смешена. Другое дело, что пока Шамир отдыхал, я не могла понять, куда именно идти. То ли к сердцу Серединной равнины… то ли уже нет. Шамир застыл выжидательно – и я вдруг лишилась и ориентиров, и уверенности в выбранном направлении.
Лишь цель осталась прежней – Горда.
Я свела одно к одному – цель и внезапную остановку – и предположила, что бывшая знающая тоже затаилась. В конце концов, вспоминая «старост» из Заречного, люди и с чарами остаются людьми. Устающими, уязвимыми, пугливыми… умирающими.
Да. Вот оно.
«Мы – все, кто принял чужое без благословения Шамира – с первого дня ритуала мертвецы. Мёртвая кровь», – поведал «староста» как бы между делом. Но в этих словах было всё.
Иногда, чтобы понять, надо просто заставить себя остановиться, обернуться и вспомнить. И самое трудное, когда тебя гонят в путь бесконечные дела, когда ты понимаешь, как безнадёжно опаздываешь, – это остановиться. Хотя бы на вдох-выдох. Расслабиться. Отрешиться. Позволить себе замереть на месте, забыв о делах дороги. И услышать голоса из прошлого.
На пороге Гиблой тропы люди любят поговорить. Отчего-то они боятся уходить неуслышанными, непонятыми… забытыми. И иногда мне кажется, что, выплёскивая торопливо последние слова, они надеются уцепиться ими за жизнь. Дескать, если им будет что сказать, Уводящая подождёт и даст им немного времени – договорить. И ещё немного. И ещё. А там и забудет, зачем пришла. Или случится Чудо, и кто-нибудь отменит смерть.
Но Уводящая никогда не ждёт и ничего не забывает.
А Чудеса не в силах сотворить даже Шамир. После безлетных – даже он.
И в этих последних человечьих словах, отчаянных, полных надежды, всегда будет очень много – через край – искренности и правды. Надо лишь остановиться, сосредоточиться и услышать.
Я закрыла глаза, вдохнула и выдохнула, понимая ещё одно.
Больше я никуда стремглав не побегу. Носиться за Гордой по всему миру, да ещё и зимой, – глупость и бессмыслица. Пытаться напасть на её след – тоже. Да, Обжитый мир мал – не чета тому, что остался в пределах Забытых. Но он достаточно велик и полон загадочных, труднодоступных мест, чтобы играть в догонялки бесконечно.
