А если зверь есть, если столкнёмся лбами, смогу ли справиться… как тогда?
Невеликий, но суровый жизненный опыт подсказывал: дважды в одну реку не входят, и одно и то же чудо дважды не повторяется. А значит, со зверем Зноя песня может не сработать.
Но – да, на всякий случай. Пусть будет. Хотя бы дорогу скоротать и выбросить из головы проклятые вопросы без ответов, страхи, тревоги и сомнения.
Потому что если зверь есть, я с ним не справлюсь. Жар на жар – но жар зверя больше моего. И, в отличие от меня, он не боится сгореть. И посадить его на поводок не получится. А если и получится, то сил удержать не хватит. Столько солнечного огня нет даже у Силена. Чтобы зверь подчинялся, его надо постоянно кормить силой. А мне едва хватает на пару заварушек.
Но, гиблые затмения… зверь бы мне в помощь ох как не помешал…
К середине ночи в черничной тьме вспыхнули новые далёкие звёзды – жёлтые огни городских стен. Я подавила зевок и тряхнула головой. Сани летели быстро, но мягко, и меня слегка укачало. И неумолчная песня этому тоже поспособствовала, успокоив и почти вытеснив злободневное.
Да, возница давно замолчал, но его песня продолжалась во мне, не умолкая ни на миг – отражением монотонной дороги и дополнением беспокойных мыслей, биением сердца и горячим кровотоком. И так наполняла собой… Я не ощущала ничего подобного даже до знающих. И внезапно осознала, какой пустой становится душа после Гиблой тропы… и разлуки с близкими. Пустой – и ссохшейся, как срубленное дерево, брошенное на потеху ветрам, солнцу и дождям.
Сейчас с непривычки я ощущала странную тяжесть – точно на меня навесили несколько слоев ненавистной тёплой одежды. И одновременно… наверное, устойчивость. Основательность. Наполненность сродни сытости. Защищённость. Пусть тяжело – привыкну и верну былую лёгкость. Зато ни одним ветром не унесёт.
Зато… наверно, так и взрослеют – когда вместе с тяжестью-устойчивостью, «утеплённым» внутренним стержнем появляется и уверенность. Просто уверенность в себе. Для всего.
А всего-то песня вернулась. Прощальная колыбельная для лютого зверя Стужи – как первый шаг к себе.
Пёс летел к цели без устали, и огни разгорались всё ярче. Ярмарочный стремительно приближался, и вместе с ним близилось и знакомое ощущение – в городе что-то случилось. Горело всего-то несколько огней на стенах и вратах, а чувствовалось другое – горели не только призывные огни, но и город.
Я рискнула привстать среди подвижных тюков и всмотреться вдаль. Нет, внешне ничего необычного незаметно, но что-то было в Ярмарочном, на что остро откликалось моё внутренне солнце.
Надо добраться. На месте точно пойму.
Сев, я вцепилась в тюки, закрыла глаза и попыталась понять, на что я способна. Оценка силы – дело долгое, малоприятное, требующее сосредоточенности, и совсем не здесь его проводить нужно. Не в дороге и не в спешке. И не так рано, не через пару дней после вынужденного «обновления».
Но – кто знает, какие «подарки» таятся в Ярмарочном…
И я погрузилась в себя – туда, где пульсирующим сердцем ровно и уверенно билось моё солнце. Сколько же тебя стало, а… Я помню тебя не столь огромным… и узнаваемым. Когда же ты успело обрести форму-то…
– Прибыли, чали! – задорно гаркнул возница.
Я чуть не подпрыгнула от неожиданности. Открыла глаза и сначала ничего не увидела, кроме безобразно плотной тьмы, – после яркого света мрак всегда кажется гуще и непроглядней, чем обычно.
– Просыпайся, – по-своему растолковал моё состояние возница. – Но пошустрей, чали. На воротах, да в мороз, да на ночь глядя, ждать не любят. Иль живо проскакиваешь в острог, иль тута замерзай. Ага?
Я молча скатилась с саней и тряхнула головой. Точно, мороз. Я-то холода не ощущала, но возница ёжился, приплясывал и говорил хрипловато, пуская изо рта клубы пара. И, пока он стучал в ворота и перекидывался со стражниками отрывистыми вопросами-ответами, я проморгалась и наконец начала видеть.
Но свет, как ни странно, никуда не делся. Он шёл от стен, придавая ночным огням почти солнечное сияние, пробивался сквозь щели врат и освещал окрестности шагов на двести, не меньше. Я удивлённо оглянулась. Стены острога подпирали высоченные сугробы, из которых торчали чёрные обломки кустов и деревьев, и свежий снег, отражая странный свет, горел волшебным лунным серебром, искрил сотнями сине-зелёных звёзд. И свободного места – тропа-коридор среди снежных стен, упирающаяся во врата.
И это тоже странно, да. Где все зимники? Почему никто не топит новый снег?
– …дык из Овчинной же я, ты чё! – громко возмутился возница. – Я ж к вам почитай всю жизнь наезжаю! Новенький поди, а? А ну зови старшого! Вздумал тут старика Шумена не признавать!
Я невольно улыбнулась. Как всё-таки точно предки дают нам имена…
– А чали? – и Шумен понизил голос, и вновь в нем зазвучало непривычное уважение. Обычно нас просто побаивались. – Чали – знающая. И ей в острог надо очень. Да. Пущай уж, а? Ну?
Я поправила сумку и вежливо улыбнулась сутулому здоровяку. Наспех наброшенный тулуп, валенки в снегу, а между шапкой и шарфом – уставшие глаза. Уставшие – и отчаянные. В последнее время я слишком часто вижу такие глаза, и ой как мне это не нравится…
– Что случилось, чалир? – спросила негромко.
Стражник вышел из-за створки и зло сплюнул:
– Да если бы не вы… Обошлось бы поди.
Я напряглась. «Если бы не вы»? Опять знающие в чём-то виноваты?
– Впусти нас, – ровно сказала я и коротко вспыхнула – припугнуть чуть-чуть. – И объясни, в чём дело. Или мне Мудрым вестника послать?
Мудрых боялись больше обычных знающих. Стражник вздрогнул, ругнулся коротко и с силой рванул тяжёлую деревянную створку, отворяя врата. Шумен коротко гикнул, и пёс тенью исчез в проходе. Возница быстро ушёл следом, а я, остро глянув на стражника, последовала за ним. И почти сразу же гулко и раздражённо хлопнула створка, закрываясь, и зло грохнул тяжёлый засов.
Да, поняла я, оказавшись за стеной, ощущения не обманули. Город горел. И сразу в нескольких… направлениях. И по разным причинам.
Горел свет в домах и фонари на улицах – ярко, разноцветно, в каждой комнате, у каждого крыльца и угла.
Горел снег – отражая и уличный свет… и какой-то ещё, незнакомый мне и явно волшебный. Снег точно светился изнутри.
И горели люди – что-то случилось, и обитатели Ярмарочного не просто не спали. Они не могли уснуть, возбуждённые и взбудораженные, и их эмоции поднимались над городом слабым мерцанием, расплывались над заснеженными крышами подвижными пятнами света.
Или – это не только эмоции. Но и что-то ещё, чего я, к вящей своей досаде, не ощущала.
А к нам уже спешил из караулки «старшой» – тоже возбуждённый донельзя. Едва обутый, без шапки, на ходу трясущимися руками надевающий тулуп и не попадающий в рукава. И сразу тихо, но быстро заговорил с Шуменом. Я не прислушивалась – и так чуть позже всё узнаю. Меня больше интересовала… наверно, волшебная необычность. Наверно. После всего случившегося я перестала понимать, где кончается необычность и начинается тень Забытого.
