И Дорога. И опять он что-то писал.
Эпилог
Новая темница Дорога оказалась несравнимо больше старой. Прежняя – крошечный закуток, раскалённый от дыхания Зноя. Нынешняя – старые подземелья, длинные хвосты-коридоры которых он изучал каждый день. И каждый же день гадал, где они расположены – под городом или в пустополье.
Мать рассказывала, что до нашествия Забытых Серединную равнину населяли людские народы, но когда пришла молва о большой беде, местные обитатели сорвались с насиженных мест и ринулись морями кто куда. Что именно находилось за Западным и Восточным морями, она сказать затруднялась – не знала. Но говорила, что земли враз опустели. И после на Серединной равнине осели беглецы. А старая кровь отстроила для них новые остроги – иногда используя брошенные поселения, а иногда нет.
После старые города поглотило время, лишь подземелья частично уцелели. И, подсчитывая количество низких полуразрушенных или обвалившихся коридоров, Дорог склонялся к тому, что над ним нет ничего, кроме бесконечной равнины. Камни кладки очень старые и потрескавшиеся, потолки – просевшие под весом земли и вездесущих корней, воздух тяжёлый, душный. Однако это и лучше крошечной каморки в старом колодце.
Выхода из подземелья, разумеется, не было. Верее, он был, но зачарованный так, что не найти. Как и камни, которые не разрушить. Искра бы наверняка пробилась, но пишущим силы даровали гораздо меньше, чем помнящим. Мать говорила, примерно в два раза.
Мама…
Всё чаще, думая о ней, мальчик понимал, что всё. Всё. Теперь они встретятся лишь на Гиблой тропе. Или в сердце Шамира, если мать не застрянет на Тропе из тревожной любви к сыну, надеясь дождаться его наверняка. И от этого становилось так… пусто. Он всегда думал, что это больно – терять близких. Очень больно. А оказалось, нет. Это очень, очень… пусто. И беззащитно. Будто одежду сорвали, амулеты уничтожили и силу выпили – так, что ни слова не написать. И позаботиться некому. И оберечь. И защитить. И просто обнять.
И Дорог каждый день старался сжиться с этим – больше некуда возвращаться, больше никто не ждёт и никто не поможет.
Кроме… искры.
Её метка пробилась сквозь чары похитителей и едва заметным теплом мерцала в каменной кладке. Солнце, скрытое покровом ночи. Надежда, согревающая замерзающую душу.
Но здесь искре появляться нельзя. Мальчик быстро смекнул, почему он очутился взаперти. И зачем вообще понадобился. Тот, кто пришёл за ним, был немногословен, но глаза – янтарные глаза говорящих, – объяснили многое.
Им просто нужен ещё один старокровный – для неких грязных дел. И они ждали, когда появится возможность направить его по нужному пути заветным словом – написанным или же сказанным.
Но не на того напали. Дорог почти не спал и писал-писал-писал… И мать давно прописала его судьбу – и давно его об этом предупредила, и он – способный ученик, сын Мирны, одной из немногих пишущих, сохранивших навык работать с собственной судьбой. Да, не так, чтобы она стала известной от первого до последнего вдоха-выдоха. Но так, чтобы она была просто… прописанной. Занятой. Мальчик каждый день дорабатывал свой путь, чтобы не оставить похитителям ни одной лазейки изменить его под себя.
Пусть они старше и опытнее. У него сильнее цель – выжить. И пусть мало что из прописанного им сбудется. Главное, чтобы не сбылось чужое. Чтобы не осталось ни единого клочка полей или строки для чужих слов.
И он выживал. И искал – каждый день искал ту зачарованную дверь из подземелья. Потому что искре здесь появляться нельзя. Сцапают. И тогда всё прахом. Пока искру хранят вмешательство матери и его собственное отчаянное стремление увести её путь в сторону. Но она ведь не сдастся. Не бросит. Не захочет опоздать.
Зря, конечно, он попросил об этом – в порыве страха и усталости.
А может, и не зря…
И, поди, зря боится за неё. Нынешние искры несравнимы со старыми, и другие народы старой крови ничего не знают о том, во что после Забытых превратилось летнее солнце Шамира. Разве что безлетные понимают. Но никому не расскажут.
Но всё-таки. Пока будут силы отводить искру от подземелья – он отведёт. У неё и так дел невпроворот. А у него…
В глубине души Дорог надеялся на разговор с похитителями. Вписать его в свой путь не получилось – та сторона тоже защищалась от чужих вмешательств изо всех сил, – но мальчик надеялся, что когда-нибудь им надоест ломиться в его судьбу силой. И они придут поговорить. Хоть кто-нибудь, из самых последних и не особо важных помощников.
Вот бы из первых рук хоть немного сведений вытянуть… А потом можно звать искру, если самому драпануть не получится.
Но – потом. А пока…
Дорог закончил писать очередное напутствие самому себе, устало потёр кровоточащие пальцы и присел отдохнуть. И сразу же вскочил, насторожившись.
В одном из коридоров раздались шаги – тихие, лёгкие, торопливые.
Его сердце учащённо забилось – неужто вожделенный разговор?.. Или всё-таки искра?..
А оказалось, ни то ни другое.
Из пыльного сумрака низкого коридора – оттуда, где точно был тупик – вынырнула тонкая и очень знакомая фигурка. Испачканная шубка, порванная в подоле длинная юбка, растрёпанная тёмная коса и светлые янтарные глаза. Дорог помнил их спокойными, отрешёнными, а теперь они горели решимостью.
– Нема? – пробормотал мальчик. – И тебя?..
– Нет! – хриплый голос говорящей звенел от гордости. – Я… сама. Нашла. По пути искры. Я её направила. И узнала путь. Хочу помочь, – и снова этот незнакомый, решительный и боевой взгляд. – Хватит. Прятаться. И бояться. Всем нам. От этого… не скроешься.
Дорог слабо улыбнулся и впервые за долгое время расправил плечи, позволил себе выдохнуть. И сразу же снова напрягся.
– Отсюда не выйти, – вздохнул устало. – Который день бьюсь… Нет выхода.
– Выведу, – твёрдо пообещала Нема. – Направлю.
– Сил не хватит, – он качнул головой. – Они мощнее.
– Хватит, – говорящая не собиралась сдаваться. – Я же прошла, так?
– Так, – вынужденно согласился мальчик. – Но не всегда выйти так же легко, как войти.
Нема лишь улыбнулась:
– Они… старые. Эти, с чарами. Они имеют то, что мы потеряли. Но не имеют того, что есть у нас теперь. И мы… вместе. Так? – и хитро прищурилась.
Дорог расплылся в понимающей улыбке. Когда-то они играючи, повторяя за родителями, пробовали смешивать чары – и иногда получалось. Слово на слово – и слово за слово…
– Там… еда, – говорящая указала на тот коридор, по которому спешила к пишущему. – Голодный? Я – очень. Три дня до тебя… почти ничего. Это… так кормят?
– Угу, – мальчик скривился. – Подбрасывают откуда-то и всегда в разные места. Я же им живым нужен.
