В лесу затеяли неуверенную перекличку волки, и пёс, глухо заворчав, дёрнулся, оглянулся на заснеженную тропу. Норов, вздохнув, молча расстегнул упряжь – сани на время придется бросить здесь. Пёс предупреждающе завыл, и волки моментально заткнулись. Так ездовых и кормили – отпускали на ночь погулять.
– Чали?.. – напомнил о себе староста.
Я устало тряхнула головой и запретила себе отвлекаться. Быстрее дело сделаю – скорее отдохну и найду своего зимника. И не только.
Сопровождаемая старостой и окруженная шелестящей толпой встречающих, я добралась до ворот и сразу же заметила первую странность. Врата и городскую стену покрывала мутная ледяная корка. Я внутренне подобралась. Не может это быть тем, чем могло бы быть… но всё же это чары.
– Тут не всё, – вполголоса заметил староста и опять нервно отёр усы. – В городе… больше.
Остановившись у ворот, я осторожно провела пальцем по наледи, использовав искорку, но лёд не поддался – не оттаял. Я пошла дальше, оглядываясь. Старательно вычищенная дорога, стены с внутренней стороны, деревянные хлева и склады от земли до крыши – всё скованно льдом.
– В домах холодно? – поскальзываясь, я целенаправленно шагала ко второй стене.
– Нет, – немедленно отозвался староста. – Но вот двери и окна мы два дня открыть не могли – смёрзлись с косяками. Огонь не берёт. Ломали двери – пояснил мрачно. – Выносили. Теперича с открытыми окнами живём – вдруг опять замурует. Благо к холодам мы привычные да обереги ваши камню остыть не дают.
Вторые ворота стояли приоткрытыми.
– Кто-нибудь умер? – я нахмурилась.
– Да нет, – староста пожал плечами. – Пропал один – торгаш Виден. Но он постоянно пропадает. А потом находится через день-другой в чьём-нибудь подполе. До хмеля чужого больно охоч.
На этих воротах лёд был толще и по углам украшен завитушками. Я присела, снова провела по наледи пальцем и хмыкнула.
– Скорее всего, это дух излома. При смене сезона они иногда просыпаются, шалят пару дней и снова засыпают, – я встала. – И их чары сразу рассеиваются.
– От духов мы заговорённые, – с достоинством возразил староста. – Каждый двор защищённый.
Я оглянулась на отстававшую толпу и шёпотом поведала:
– Вот именно поэтому, чалир, никто и не погиб. Обереги вбирают силу, но не всю, а лишь губительную. А это же, – я указала на ворота, – шалость. Шутка скучающего духа.
– Пару дней?.. – повторил задумчиво староста и дёрнул себя за ус.
– Зима нынче внезапная, тревожная, – признала я со вздохом. – Да, может, ещё день-другой пошалит, пока не заснёт.
– А фигуры изо льда тоже они делают?
Я снова напряглась.
– Показывай.
– Заходи, – он махнул рукой.
Я осторожно проскользнула между створок и замерла. Город… горел. Улицы расходились вокруг острога, как круги по воде. Низкие домики прятались за короткими каменными оградками, и сейчас всё пространство между ними заполняли костры. Второе кольцо пламени шло вдоль стены. И повсюду шумно сновали люди с факелами – грелись, пытались растопить зловредный лёд, обсуждали напасть.
За огнём и суетой я не сразу обратила внимание на ледяные фигуры – совсем небольшие, с локоть, они украшали каждый двор. На оградке сидела ледяная птица. На крыльце свернулся калачиком ледяной кот. У входа во двор замер ледяной пёс. Под окном распустился крупный ледяной цветок. У стены выросла ледяная рощица, и когда налетал ветер или кто-то пробегал мимо, тонкие веточки жалобно, мелодично звенели. И отблески пламени ложились на мутный лёд закатными тенями.
– Эт ничего ещё, – староста привычно отёр усы. – Это начало. Смотри дальше.
Мы прошли по поперечному проулку, обходя костры, к третьей стене. Я попутно насчитала пять кольцевых улиц, прикинула число жителей и хмыкнула про себя. Довольно большой город для такого захолустья… Добротные дома, дружные, отчаянно помогающие друг другу жители, тишь да гладь. Не может здесь ничего дурного случиться, говорила я себе, оглядываясь на работающих у костров людей. Не должно.
«Дальше» на вдох-выдох превратило меня в подобие ледяной статуи – одной из тех, что я увидела, обогнув очередной костёр. Вдоль стены острога деревьев и зверей уже не было – только люди. Ледяные стражи у покрытых толстой, мутной коркой ворот. Ледяной торговец булками. Ледяная старушка с клюкой. Ледяной чалик-попрошайка. Почтенная мать семейства с выводком ребятни. Ледяной парень, колющий дрова. И огненное зарево плясало на ледяных боках, высекая задорные искры.
Я побрела вдоль статуй, осматриваясь и улыбаясь. Конечно, это не дух излома. Это Зим – знающий, за помощью которого я и примчалась в Солнцеясный. Он славился такими творениями. Интересно, кем был в прошлой жизни этот хладнокровный, если создавал столь яркие образы?.. Лёд дышал жизнью – и действием. Казалось, подойди ближе – и попрошайка протянет руку, заведёт свою вечную песню, и ведь не откажешь…
Зим – не самое приятное существо Шамира: ленивый и до работы, и знаний, слабый до девок, вкусной еды и хмеля, вечно бегущий от себя и отрицающий новую жизнь. Он и сейчас наверняка этим занимался – отрицанием. Когда его время кончалось, Зим законопачивался в глуши и изо всех сил и последних денег старался забыть о том, что приобрёл – и потерял.
Как и всех хладнокровных, я недолюбливала его за слабость духа. Но в чём Зиму не откажешь – так это в мастерстве. Когда сила требовала работы, он быстро собирался, соображал, что к чему, и работал. И вот, она потребовала – и знающий, наверняка до сих пор пребывая в непотребном состоянии и не понимая, что наступила зима, поработал. Как сообразил.
– Где он сейчас? – я повернулась к старосте.
– Кто? – не понял тот.
Я подумала, как бы описать Зима – как и все знающие, он постоянно менял обличья, – и коротко сообщила:
– Гость вашего города. Прибыл весной-летом. И с тех пор не просыхает. Вообще тихий, но может внезапно и сильно взбрыкнуть.
– А-а-а! – сразу понял староста и скривился: – В остроге он. В яме. Буйным вдруг стал, вот соседи и сдали. Сидит теперича. Думает.
– И как его заперли, так статуи и появились? – я улыбнулась.
– Ну… э… – замялся он. – Вроде как… да, – и понял: – Это что же, чали? Он – как ты? Мече… прости, знающий?
– Когда сезон работы заканчивается, метки бледнеют и малозаметны, – пояснила я и попросила: – Проводи меня к нему.
Но Вёртка отвлекла: повозившись, вытянулась вдоль моего позвоночника, на пару вдохов слилась со мной, и я ощутила то же, что она – остывшую, тянущую ледяным сквозняком кровь. Странного, очень странного мертвеца.
Развернувшись, я побежала вдоль стены, считая статуи – первая, пятая, десятая, пятнадцатая… У восемнадцатой я остановилась и, пока староста догонял, использовала пару искр. Невысокий парень – странник в обрывках одежды, скованный наледью в позе замерзающего, – рухнул на снег. Лёд разлетелся на куски, обнажая синюшную кожу, сведённое тело и грязное тряпьё. Я наклонилась и сразу же заметила главное – характерные пигментные пятна на судорожно сжатых кулаках.
