– Семь минут ровно. Курить будешь?
– Неа, вредно.
– Да не смеши, щас то что?
– Система ценностей лишь в том случае имеет смысл, если не теряет его в миг до смерти.
Второй прыснул.
– Ладно, дело твое. – закурил, пару раз затянулся и выпустил отчетливое кольцо, его тут же своровал шальной ветерок. – Как думаешь, если после «грибов» прыгнуть отсюда, до земли успеешь долететь?
– Это смотря где «гриб» будет расти. Может, упадет прямо в Трубу? Хотя я слышал, что бомбы сбросят на Город – тогда нас сметет волной. И нас, и еще километров на триста-четыреста туда. – первый кивнул назад, тряхнув копной светлых волос. – Но, даже если так, то у нас будет секунд пять. Да, успеешь… Но зачем?
– А полетать напоследок хочется.
– После налетаешься…
– Уверен?
– Угу.
Помолчали. Неожиданно, неподалеку раздались выстрелы. С крыши многоэтажки неподалеку сбросился человек. У людей сдавали нервы.
– Заварилась трава уже, явно.
– Наверное. Ты пей пока, мне позвонить нужно.
– Кому?
– Да есть один человечек, сейчас вроде в Кишиневе.
– Его тоже накрыть должны, чуть раньше. Возможно, уже.
– Знаю, знаю. Как у нее там… восемь, триста семьдесят три…
Набрав номер, первый включил на громкую связь и положил телефон рядом. Второй покосился на него и заметил, что руки у него чуть дрожжат. После трех гудков номер ответил спокойным девичьим голосом.
– Алло, Никита?
– Да, Ань, я. Вовремя, похоже. Ты не уехала?
– Нет, дороги забиты. Я сейчас на крыше сижу.
– Вот совпало! А мы на Трубе. На той самой, помнишь?
– Помню… Никит… осталось полторы минуты.
– А у нас… сколько, Тим? – Никита повернулся к Тиму, который посасывал из труки Матэ. Тим покосился на часы.
– Четыре. Щебечите, голубки.
– У нас четыре.
– Слышала. Ник…
– Что?
– Я люблю тебя.
– Знаю, Аня. И я тебя.
Помолчали. Потом из трубки донеслись тихие всхлипы.
– Ань… не плачь. Скоро полетаем вместе. Я, ты и Тима с собой прихватим. Тим, не против?
– Да я вообще сейчас человек положительный и соглашательный. Вот кипяток в термосе кончился и это меня подвергает в глубокое уныние. – Тим начал говорить витиевато. Но матэ залил и ловко закинул термос с остатками прямо в Трубу.
– Вот и договорились.
– Блин… я кофе пролила. Была последняя чашка. Ник…
– Что?
– Начинается. Боже, как краси…
Связь резко оборвалась.
– Минус один. Далее по списку Ростов, Киев и мы. Осталось, кстати, две с половиной минуты.
– Тим, давай помолчим. У меня только что умерла девушка.
– Молчу. Минуту молчания девушке, и по минуте друг на друга. А траву когда пить будем? Не успеем ведь.
– Цыц!
Пару минут помолчали.
– Давай, что ли. Тру котэ пьют матэ.
– Все таки это наркота. Ты как осушишь калабасу-две, чушь нести начинаешь.
Паника внизу достигла своего апогея, но звуки заглушились, – парни будто оказались под колпаком. Солнце зашло за облако, от этого все тени разом исчезли и окружающее казалось более четким. На горизонте возвышался Город. Что творилось сейчас в нем, в эпицентре удара terXo-бомб, представить было сложно. Одной бомбы было бы достаточно, чтобы подчистую снести и город, и его окраины, а, по достоверным данным, США било из расчета 3 штуки на город.
Вдруг стало очень тихо.
– Смотри!
– Красота то какая. Дай траву, третья заваренная вообще самая лучшая.
– Это точно.
Тим вдруг вскочил на перила, раскинул руки и что-то прокричал навстречу ослепительной взрывной волне, несущей смерть на многие километры вокруг.
Никита встал, облокотился, потянул напиток. Нет, правда, третья – лучшая! Спору нет.
4. Homeless
В этом мире нет ничего моего.
– Я буду только пить чай и забивать гвозди. – сказал незнакомый гитарист, пристраивая футляр на тротуаре и дергая струну. – И все!
– А почему твои песни про любовь?
– Это отлично продается! – рявкнул он, тряхнул острой бородкой, зажмурился и рванул аккорд. Запел про то, как прекрасно стоять на небесной горе, если сперва поднять туда любимую, взяв на руки.
Какой неприятный тип… Второго куплета я не дождался – кинул ему для порядка сто рублей и двинул по улице. Воскресение – день без забот! Погуляю до Эрмитажа, а потом найду мою любимую Кикимору, и – желательно – постараюсь не попадаться на глаза Гере.
…
– Влади, а на вокзале говорили, ты стал приличным человеком – то ли кабачки на дачах начал воровать, то ли обезьянье дерьмо убирать в зоопарке!
– Чтоб тебя, Гера…
Влади – это я. Гера – здоровенный детина в одних трусах и тапочках, а сейчас, на минуточку, минус десять по Цельсию. Одному богу известно, как он год за годом ухитрялся не замерзать насмерть. Невзирая на свой размер, Гера всегда возникает из ниоткуда – прямо как сейчас, посреди улицы.
Я сразу начал думать, как от него избавиться, не хотел даже жать пухлую волосатую руку, но он протягивал ее так жалобно, словно просил подаяние.
– Влади, без тебя скучно… Пойдем смеяться над Эльзой! У нее в волосах теперь живут муравьи, а Гном говорит, что они хотят погреться!
– Нет. Я иду к Кикиморе.
– К Кики? – удивился Гера. – Я тоже хочу к Кики! Хочу погреться к теплой нежной Кики, чтобы она обняла старого доброго Геру и растерла его спину водкой!
Меня передернуло.
– Гера, к Кики я иду один.
– Какой эгоист! – сурово сдвинул он брови. – Ну а мне что делать?
– Пой про любовь. – сердито ответил я. – Говорят, это отлично продается.
На мое счастье, нас обступила громкая ватага студентов – кто-то резко засмеялся, вскрикнул – Гера отвлекся, и я слился с толпой. Мельком посмотрел назад и понял, что трюк удался – болван хлопал глазами, не понимая, куда я подевался. Пока он догадался обернуться, я уже исчез в подворотне и минуту спустя оказался совсем на другой улице.
Никогда не понимал, Гера без ума или просто дурачок? Один раз, когда все принесли еду, которую удалось достать за день, он кинул в кучу мертвую чихуахуа – отбилась у кого-то из богачей. Все подняли крик, отогнали его – а он взял собаку и устроил себе в уголке барбекю.
