Только Синего такими ужимками не пронять. Он человек без нервов. И не важно. Просто маленькая слабость напоследок. У меня-то нервы имеются, ни к чему такому готов не был. Дело даже не в том, что «из князи в грязи» мордой, плевать. Моих богатств и земли хватит на беспечно швыряющихся деньгами правнуков, если просто сесть на берегу моря и больше никогда ничего не делать. Это иное. Будто нечто вынули из души. Всегда была где-то рядом, даже когда далеко. А теперь ее нет, и никогда не будет. Я опять один.
У Марии был свой особняк в городе, но не уверен, что в нем хоть раз была. Когда она заезжала сюда, останавливалась в пристройке моего дома. И это не показное. Ей было неуютно в богатой обстановке и роскошных палатах. В душе она так и осталась деревенской девочкой, которая боится от неловкости нечто разбить и быть наказанной. Нет, когда требовалось, она не стеснялась и не спала на полу демонстративно, чтоб показать аскетизм. Но предпочитала простенькие места вроде этого домика, где прежде жил садовник.
Особняк охраняли «серебряные щиты», но никаких сложностей не возникло. Аннибал скомандовал, и они моментально ушли, передавая караулы моим людям. Похоже, в самом доме никого из туарегов не было, на пороге стояли люди из оставленной при уходе в Массалию сотни телохранителей при полном вооружении. Десятник моментально заорал нечто внутрь при нашем появлении. Откуда-то из-за угла выскочили трое в форме легионеров. Впереди Феликс с озадаченной физиономией. Остальные двое не командиры, а какие-то его помощники. Он посмотрел на Аннибала, но тот молчал с невозмутимым видом.
– Ты меня предал, – говорю спокойно, – Вольный Петух. Я дал тебе создать новый легион, а ты продался моментально. По делам и расплата.
Оправдания мне не интересны. Его долг и честь – драться даже без шансов на победу. По крайней мере, держать здесь всех подчиненных, а не в казарме, отдав на откуп моих родичей Аннибалу.
Одна рука на плечо, вторая втыкает в живот кинжал и с усилием ведет вверх. Кольчуги на нем нет, так что вскрываю, как свинью. Я держу его и режу наточенным до остроты бритвы клинком, глядя в глаза. Потом еще и в бок, что наверняка. Отталкиваю тело с вываливающимися искромсанными кишками и смотрю на остальных легионеров. Их уже держали и по моему кивку обоих кончают сразу, не дав даже рот открыть.
– Это не те, – пробурчал ничуть не взволнованный Синий в мою сторону.
Ошибочка вышла? Ну не признаваться же.
– Слишком долго вместе находились, – в тон ему говорю негромко. – Мало ли что им мог наболтать.
Орци ничего объяснять не требовалось, как и показывать, где размещать охрану. А я, невольно остановившись на пороге, шагнул внутрь в приятную полутьму и прохладу атрия.
Анна сидела неподвижно у завернутого в реззу тела лицом ко мне, так что и оборачиваться не потребовалось. Это такая накидка, которую носят на манер плаща. Наши обычаи она хорошо усвоила. Здесь в гробы не кладут, а прямо так хоронят. Все закрыто, лишь лицо можно увидеть. И оно у Марии спокойное, кажется, даже легкая улыбка на губах.
– Я обмыла ее сама и переодела, – сказала мать Пророчицы негромко, – Влад.
Произнесла она на иберийском, а не на давно выученном лингва тамазигхт.
– Сижу и думаю, зачем все это было? Не лучше б мы с тобой не встретились.
– Не лучше, – отвечаю без промедления. – Сдохли б обе много лет назад на дороге, если б зверомордые ее как ведьму не сожгли, а тебя за укрывательство. Да, вы мне не родная кровь, но даже ближе. И я не жалею о побратимстве, совершенном тогда. Не потому, что стал тем, кем стал. Я б и так неплохо жил, сама знаешь, и война эта мне не сдалась. Хватало золота и с обычных мастерских, без крови и сжигания городов. Я сделал это ради нее. Я шел за ней и помогал как мог. Не ради бога, а за нее посылал людей в бой. Она совершила великую вещь. Для всех. Марию будут помнить вечно.
– Ты сам сказал – кровь. От тебя и сейчас пахнет ею.
Вполне возможно, это не фигурально. Как ни старался, а могла попасть от Феликса на одежду. Уж на руках точно имеется.
– Кровь – путь к очищению. Добро не может быть беззащитным, иначе зло победит. Так было и будет. Но ее предписания, как правильно себя вести, универсальны и всем на пользу. Путь правоверного – единственно верный. Я так думаю, и так считают уже сотни тысяч. Ее жизнь прошла не напрасно. И не стоит плакать. Ее время пришло. А память не умрет никогда!
Неизвестно откуда вылезший Пицли вцепился в штанину, дернул, привлекая внимание. Я нагнулся и поймал. Зверек нечто запищал жалобно.
– Извини, не понимаю.
И получил ответно поток горестных эмоций. Никогда прежде так ясно его не чувствовал.
– Он тоскует, – сказала Анна. – Не ест, не пьет.
– Я тоже скорблю, – серьезно обратился к Пицли, – и все ж жрать должен. Наше время еще не пришло.
Он опять нечто пискнул, но уже утвердительно.
– Вот и хорошо. Где его миска?
Анна показала в угол.
– Сказано Марией: «Все смертны, кроме Творца, но когда наступит твой срок, лучше не знать», – говорю, осторожно сажая Пицли у лотка. – Ешь, скотина, – легонько пихаю его к нарезанным кусочкам мяса. – А еще сказано, – набирая в фонтанчике плошкой свежую воду, – «Смерть тела не конец. Душа праведника соединяется с Всевышним. Потому не плачьте и не оплакивайте покойника. Вспоминайте хорошее». Ты не одна осталась, и жизнь продолжается. Скоро похороны. Делай, как Мария сказала, если она для тебя важна.
– «Что б Всевышний мне ни поведал, я передаю это вам», – процитировала Анна.
– Вот именно. Ты не одна, – говорю после паузы, почесывая Пицли между ушами. Поел слегка и лакает. Уже хорошо. – Моя семья – твоя. И мои дети нуждаются в ласке и добром совете не меньше Марии. Слишком часто я далеко, а Олимпиада временами излишне сурова. Не хорони себя заживо. Она б этого не одобрила.
Снаружи уже собралась приличных размеров компания, включающая командиров учебных сотен первого и второго легионов, оставшихся в городе, обоих епископов, преподавателей из академии, Рычага и нескольких местных авторитетных муниципальных деятелей. Специально за ними всеми погнал. Часовые никого не впускали согласно указаниям. Для начала обнял жену, всерьез готовую биться. На поясе револьвер и сабля, неизвестно откуда извлеченная. Стрелять ее сам учил, а вот чтоб хоть раз занималась фехтованием, не помню. Что не означает, что такого не бывало. Уж очень часто дома отсутствую. Подмигнул детям, радостно заулыбавшимся.
– Извини, – говорю вслух. – Потом поговорим, это всех касается.
– Что происходит, император? – нервно спросил начальник верфи.
И очень хорошо, что не придется повторять еще раз.
– Меня позвала, – достаточно громко, чтоб слышали все, – Пророчица трое суток назад. Я задержался из-за шквала на море. Когда прибыл… Ее призвал к себе Творец!
В толпе ахнули, Зенобия машинально закрыла рот рукой. Вот уж не думал, что она так среагирует.
