«Души прекрасные порывы!» – горько усмехнулась она.
Заснула она под утро, когда совсем рассвело. И сквозь сон услышала звук мотора и скрип раздвигающихся ворот.
«Решено, – мелькнуло у нее в голове. – Все, хватит. Ничего к лучшему не изменится. Дальше – больше. И страшнее. Разведусь».
Она вздохнула, и ей стало легче. Или так показалось. Но, по крайней мере, стало ясно одно: жизнь наверняка не кончается. И она, измученная, наконец крепко уснула.
А через пять дней он умер.
Леня поднимался после той истории тяжело. Денег совсем не было. Все, что когда-то было, весь капитал, прогорел в том бизнесе, у Андрея – по крайней мере, так объяснил ему бывший друг. Он, конечно, сначала не сдавался, пытался что-то оспорить, но силы были явно неравны – у Андрея имелся целый штат высококлассных юристов и аналитиков, Лене быстро и доходчиво все объяснили. В общем, бороться было глупо и бессмысленно.
Год он «бомбил» на машине. Начал поддавать – было очень тошно. Противнее всего оказалось то, как легко бывший друг переступил через него. Хотя понятно – в бизнесе выживает только тот, у кого волчья хватка. Не нужен человек – за борт. Дело важнее. Все ясно, но жить с этим омерзительно.
Через полтора года он окончательно пришел в себя – понял, что дальше так, по наклонной, катиться его жизнь не может. Продал свою хорошую машину, пересел на старенькую «реношку», обменял «трешку» на Фрунзенской на «однушку» в Беляеве и начал новое дело. Занялся торговлей медтехникой – оснащением стоматологических клиник. Дело пошло довольно бойко – частные стоматологии росли как грибы. Через три года снова переехал в хорошую квартиру ближе к центру и сел за руль новенькой «Вольво». Миллионером, конечно, не стал, но превратился во вполне состоятельного человека.
Тогда он сошелся с молодой женщиной, бухгалтером своей фирмы. Жила она с мамой и двумя детьми – двойняшками Кешей и Стешей. Он смеялся и называл их «попугаичья семья». Общим домом они не жили – она приезжала к нему на выходные, да и то не на каждые. Когда он ей звонил, она брала трубку сразу, с первого звонка. Было такое ощущение, что она днями сидит у телефона.
– Ждешь? – удивлялся он.
– Жду, – вздыхала она.
Тогда Леня и прозвал ее Пенелопой. Впрочем, был предельно честен, сразу расставил все точки над «i»: жениться не собирался. Она слушала его молча, наклоня голову, глядя в пол, и кивала.
Он позвонил Ане к вечеру, под конец рабочего дня.
– Ну как ты там, небось совсем одичала? – попробовал пошутить он.
Она засмеялась.
– Ну, к одиночеству мне не привыкать, ты же знаешь. А вообще, конечно, тоскливо: дождь целый день, на улицу выйти противно.
Он тут же поймал мяч:
– Ну, может быть, я заеду. Пустишь? – Гулко забухало сердце – он всегда боялся ее твердого «нет».
– А заезжай! – Ему показалась, что она даже обрадовалась. – Слушай, привези шашлыка! Так хочется жареного мяса!
Он вздохнул и засмеялся.
– Ну вот, слава богу, ты проголодалась!
Он рванул на рынок, купил парной телятины, овощей, соленостей, всяких понемногу, свежего, еще теплого лаваша, потом заехал в супермаркет и взял две бутылки французского «Валандро», ее любимого красного, к мясу, и полетел на дачу.
Она стояла у открытых ворот в курточке, джинсах и кроссовках.
«Совсем девочка, – подумал он. – Ничего ее не берет – ни годы, ни невзгоды. Худенькая, девчачий хвостик на макушке. Ни грамма косметики».
Он вышел из машины, подошел к ней, чмокнул в щеку и понял, как по ней соскучился.
Потом он разводил огонь в мангале, а она резала мясо, раскладывала на тарелки овощи, ломала рукой лаваш, что-то хватала со стола и жевала и говорила, что страшно проголодалась, а он посмеивался и все никак не мог на нее наглядеться.
Внезапно кончился дождь, от земли и молодой травы пошел теплый и свежий дух, и вкусно пахло костром и свежим мясом. Они решили не ходить в дом и сели на террасе. Он принес из дома плед, укрыл ей ноги. Она зажгла свечи, и он разлил в бокалы вина. Она довольно быстро опьянела – ей всегда было нужно совсем немного алкоголя, и он видел, что она устала и начала дремать. Он взял ее на руки и отнес в дом.
Снял с нее кроссовки и джинсы, уложил в кровать и накрыл одеялом. Она пробормотала «спасибо» и отвернулась к стене. Он вышел на улицу, долго курил, потом убирал со стола, тушил остатки тлеющих поленьев, опять долго сидел в кресле и смотрел на густой и темнеющий лес. Стало совсем прохладно, и он наконец пошел в дом. Она сидела на кровати, обхватив колени руками.
– Выспалась? – удивился он.
Она кивнула:
– Ты же знаешь, как я сплю. Разожги камин. По-моему, как-то зябко.
Он стал разводить огонь. Сухие поленья занялись быстро и весело. Он сел в кресло возле камина. Оба молчали.
– Посиди со мной, – тихо попросила она.
Он помедлил пару минут и потом подошел и сел на край кровати. Она обняла его рукой за шею.
Заснули они под утро. От камина в доме стало душно и даже жарко. Он встал и открыл окно. В комнату ворвался свежий влажный ветерок. Она крепко спала, а он лежал без сна и смотрел на нее.
В шесть утра он встал, умылся, сварил кофе, нарезал бутерброды, прикрыл их салфеткой и вышел во двор. Небо было чистым и ясным – ни единого облачка. Трава и деревья блестели от вчерашнего дождя. Он сел в машину, закурил и подумал о том, что совершенно не знает, как жить дальше. Утро вечера оказалось совсем не мудренее. Он завел мотор, и машина плавно взяла с места.
Она проснулась поздно, ближе к полудню, и удивилась, что так долго и крепко спала, впервые за последние несколько месяцев. Пошла на кухню и увидела оставленный им завтрак, улыбнулась, налила кофе и съела бутерброд.
«Вкусно! – удивилась она. – Обычный бутерброд с сыром, а как вкусно!»
Потом собрала остатки шашлыка, положила их в миску и пошла к будке охраны. Там прижились две дворняги – Бимка и Демьян, ее вечные спутники во время вечерних прогулок. Собаки подбежали к ней и радостно залаяли. Она погладила их и поставила миску с мясом. Бимка и Демьян дружно и яростно набросились на угощение, и через минуту миска стала стерильно чистой.
Она прошла быстрым шагом по опушке леса, увидела первые желтые цветочки мать-и-мачехи, совсем невзрачные, но почему-то очень им обрадовалась. Собрала маленький букет и подумала, что поставит цветы в невысокий стакан на обеденный стол.
«Первая примета весны!» – подумала она.
Потом вернулась домой, вытащила из сарая плетеное кресло, поставила его на освещенную солнцем лужайку, села, сняла темные очки и подставила лицо уже изрядно припекающему солнцу. Она блаженно прикрыла глаза и даже задремала, но проснулась оттого, что набежали тучи, солнце спряталось и опять стало довольно прохладно.
