– Помоги мне рубашку выбрать, – он вытащил из кармана ключ, – и сразу поедем.
Оказалось, Яков подготовил ему сюрприз. С дивана поднялась Ада и поспешила навстречу: «С днем рождения!»
Немую сцену прервал звонок в дверь: явились Люсик с Миланой. Вожделенная мысль о японском ресторане завяла, так и не воплотившись, и вместо этого Милана с Юлей торопливо накрывали на стол, в то время как Ян заказывал еду по телефону. Вопил телевизор, Ада пытливо осматривалась, Люсик о чем-то рассказывал Якову…
– У меня тут остались босоножки… Помнишь, Яша?
Зачем ей босоножки в ноябре, что она несет? Яну стало тревожно.
– Не знаю никаких босоножек, ищи сама, – огрызнулся Яков.
– Такие с каблучком…
– Мать, – резко вмешался Ян, – ищи, не морочь голову. Посмотри в спальне.
– Вот он всегда маме грубит, – улыбнулась Ада, взглянув на Милану. – Ты неважно выглядишь. Устал?
Нежная, всепрощающая улыбка: сынишка капризничает.
– А что ты хочешь от химии? – встрял Яков, и свирепый взгляд Яна пригвоздил его намертво к стулу.
Все. Все пропало. Сейчас начнется…
– Давай я другой аэрозоль куплю, – громко заговорила Юля, – ваша уборщица самые ядовитые выбирает. От этой химии потом горло дерет, в самом деле.
– Тут еще ничего, – подхватила Ада, – вот у меня…
Милана переводила недоуменные белесые глаза с Яна на мужа, но от Адиных слов ее взгляд сфокусировался, и беседа сосредоточилась на уборщицах.
– Яша, ты соображаешь что-нибудь? – яростно шептал Ян на крыльце. – Ну хоть что-то?.. Просил ведь, как человека просил!
Яков отворачивался, рокотал виновато.
– Да мамашка не поняла…
На кухне Милана спросила, понизив голос:
– А я не понимаю… мама что, как бы не в курсе?
– Не в курсе. Поставь чашечки, ладно? – Юля доставала посуду.
– Но почему? – не унималась белоглазая. – Ложки где?
– Потому. Ложки в том ящике.
– В смысле вообще не знает или только про химию?..
– Вообще. Не знает. И не должна знать.
Юля посмотрела в озадаченные бледные глаза. Милана пожала плечами.
Ада спустилась со второго этажа в отличном настроении. Не потому что нашлись мифические босоножки: не было здесь их, о чем она прекрасно знала. Поднялась же в спальню, которую по привычке называла своей, чтобы убедиться. И – убедилась, что в шкафу только мужская одежда, как и причиндалы в ванной. Никаких «шанелей»!.. Стало быть, она напрасно боялась, что сын поселился здесь с этой. Ада знала цену слова «временно». Коли нет ее здесь временно, не будет и постоянно. На кухне поишачить – это на здоровье.
* * *
Чижику стукнуло три года, что совпало с очередным сканированием. Онколог объявил Яну: метастазы в желудке.
Где тонко, там и рвется.
По пути на праздник оба молчали. Самолетики давно куплены: на заднем сиденье глухо постукивали коробки.
– Я так и думал, что брюхо среагирует.
Ян говорил спокойно, как говорят о перемене погоды. Впереди маячила новая операция, следующий курс химии.
– Не говори никому, ладно? – попросил он.
Шипело мясо на гриле, шелестела листва над головой, Лора считала гостей, на большом столе громоздилась стопка одноразовых тарелок и пластиковых стаканчиков. Юлька смотрела на два лица, склоненных с одинаковой увлеченностью над самолетиками. Сосредоточенные глаза под лохматыми седеющими бровями – и такие же под коротенькими напряженными бровками, длинные уверенные пальцы Яна и рядом – пухлые, неумелые – внука. Таким он запомнит «дядю Яна» – с очередным самолетиком, умело пущенным в небо для того только, чтобы он, Чижик, со всех ног бросился первым и поднял его, с бессильно и сердито жужжащим моторчиком, с травы… Несколько раз встряхнула головой, отгоняя ненужные мысли; сделают операцию, желудок спасут, и значит, эта сволочь не поползет дальше, не протянет свои жадные клешни… Малыш вырастет, и через год Ян удивит его новой игрушкой, а потом ему стукнет пять, шесть, и пухлых пальцев одной ладошки не хватит, чтобы показать: «мне семь!»
А мы постареем.
Юля протянула стакан Антону:
– Налей мне вина, пожалуйста.
Через минуту сын принес два стеклянных бокала. Налил вино, подмигнул и второй понес Яну.
Коньяк успокаивал боль, и поэтому вечерами рядом с кофейной чашкой стояла миниатюрная рюмка, которую он время от времени подносил ко рту. Крохотные глотки незаметно уносили боль свежего шва, переставал ныть живот. Откуда-то появилась боль в спине; поменяли кресло на балконе.
Летние вечера стояли тихие, долгие, блаженно теплые. Вся жизнь Яна проходила на балконе, только дождь и ночь вынуждали заходить в дом. Юля приезжала вечером. Иногда садились в машину, ехали ужинать. Они редко обсуждали происходящее в мире – меняясь, он в целом оставался неизменным. Еще одна ракета где-то запущена, избран новый президент, и если закончилась война в Ираке, то началась или продолжается в другом месте. Множились бедствия, порожденные людьми среди людей, – войны, взрывы, теракты, крушения, вспышки насилия, в то время как природа словно отвечала неразумному царю своему то землетрясением, то извергающимся вулканом.
Эти двое жили под одним-единственным бедствием, и ничто не могло перевесить его.
Мало что менялось в их жизни. Новую квартиру не искали, тема как-то сама собой иссякла, зато облюбовали небольшой ресторан, куда время от времени ходили ужинать. Он недавно претерпел некоторые изменения, которые хозяин гордо назвал «реновацией»: в центре помещения водрузили крупный аквариум, а столики потеснили к стенам. Аквариум был заполнен огромными раками, их тускло-черные тела медленно, неуклюже поворачивались, толкаясь в стеклянные стены. Не сговариваясь, Юля с Яном вышли на улицу.
Чудесные, бесценные вечера с Юлькой на балконе, когда солнце никуда не спешило, не пускало сумерки, чтобы видно было во всей величественной красоте дерево с могучими листьями! Даже позднее, в августовской полутьме, катальпа светилась от уличного фонаря, ветер медленно перебирал крупные листья, будто задумчиво и рассеянно листал книгу. За дверью беспокойно шлепал Яков – он всегда скрывался внутри, когда появлялась Юля.
– Смотри, как они выросли! – неизменно говорил Ян.
…Они купили два куста роз и посадили по обеим сторонам крыльца, посмеиваясь над собственной наивностью – тощие, заморенные прутики не внушали доверия, и когда вылупились блестящие листики и первые бутоны, радости не было предела. Ян поливал их после заката, срезал распустившиеся цветы. Первую розу подарил Юльке, вторую матери. «Почему не пахнет?» – удивилась Ада.
– Не пахнет? – беспокоился Ян. – Юлечка, скажи: пахнет?..
