Работа по-прежнему была интересной, но здесь уже многое было знакомо, повторялось, а главное, после работы нужно возвращаться в дом, так и не ставший для него домом, и Ян приходил как можно позже.
Но подступала – по календарю во всяком случае – осень. Определился наконец университет, и совсем немного оставалось времени, чтобы проехать через весь континент, от Тихого океана к Атлантическому.
4
Ада бушевала. Все истерики достались Якову. Ребенок, единственный сын!.. И что с того, что тридцать шесть?! – один, без материнского глаза, пропадет; переубедить ее было невозможно. Как и в том, что во всем виноват Яков.
…во всем, начиная с той чертовой «Шанели» под кроватью. Как он мог жениться, ничего ей не сказав, а ведь звонил каждую неделю? Где эта наглая Надька сейчас, Ада спросить не решалась: а вдруг она вернется?! Ада выяснила, сколько стоит эта фитюлька «Шанель»: за такие деньги можно босоножки купить!
Яков оторвался от телевизора: «Тебе нужны босоножки? В субботу поедем и купим. И вообще, чего тебе неймется? Живешь как в раю!»
Жизнь Ады в новой стране складывалась более чем благополучно: она влилась в клан советских иммигрантов. Клан этот держался обособленно, не смешиваясь, упаси бог, с «этими китайцами», как обобщенно называли всех сдержанных людей с характерным разрезом глаз. С помощью толстозадой Саманты появилась отдельная квартира, а социальное пособие покрывало все нужды райской жизни. Новая квартира – гостиная, спальня, кухня – находилась в десяти минутах ходьбы от Якова, так что теперь, когда у нее появилось свое хозяйство, все труднее стало возлагать себя на алтарь и разрываться между двумя домами. Что ж, у нее своя социальная жизнь. На английских курсах Ада чутко прислушивалась к другим: ужасное произношение. Круг знакомых расширился. Некоторых Ада произвела в подруги, другие так и прозябали в статусе приятельниц, в том числе самые первые, «простоватые». Подруги записались на тай чи – китайские выкрутасы, но для здоровья, говорят, полезно: стой да греби руками в воздухе по команде. Инструктор, слава богу, был свой, из русских.
Имелась и культурная жизнь: библиотека с книгами на русском языке, кассетами. Какая скудость, убожество, громко сокрушалась Ада, мы привыкли к опере, к филармонии! Приятельницы слушали, сочувствовали, но резонно возражали: зато дети успешно работают, учатся – разве мы не к этому стремились? Ада скорбно улыбалась. Ей ли не знать? – отъезд брата стоил ей диссертации… «Научный багаж», ее гордость в Ладисполи, тоже упоминался. Подруги делились воспоминаниями о Вене, об Италии; все беседы, однако, сводились к событиям в Советском Союзе.
…где происходило самое немыслимое: то одна, то другая из республик свободных вдруг возжелала суверенитета; это что, серьезно?! Люди делились новостями, возбужденно переговаривались, строили прогнозы, один безумней другого, но ничто не могло сравниться с безумием реальности.
– …где, в Азербайджане?
– У них какие-то парламентские выборы, вот так!
– В Азербайджане?
– При чем тут Азербайджан… В Литве – или в Латвии? Я их путаю всегда…
– В Баку погром! Дочка смотрела новости на английском, так и сказали: погром.
– Какой погром, вы что?
– Не в Литве, а в Эстонии.
– Армянский, вот какой. Теперь армяне нахлынут.
– И хохлы туда же, кто бы мог…
– У нас на втором этаже армянин живет. Одинокий, в клетчатой кепке ходит.
– А что, разве на Украине много армян?
– Какие армяне? Украина тоже за независимость, декларацию выпустили.
– …настоящий погром?!
– В клетчатой кепке, одинокий? Он наполовину армянин, наполовину Глузман.
– Почему, собственно, «хохлы тоже», чем Украина хуже Латвии?
– Ну, Прибалтика всегда на Запад смотрела. Это ж для нас как заграница была.
– Вы не обижайтесь, я сама с Украины…
Новости, невообразимые и дикие, не растолкованные смелым журналом «Огонек», порождали слухи, один другого уродливее, и каждый день приносил что-то новое.
– У меня сестра в Таллине. Давно нет писем, я не знаю, что и думать, – подруга доверительно наклонилась к Аде.
Та озабоченно свела брови:
– Во сколько сегодня тай чи, в пять?
Ян ехал через пустыню. Дорога казалась прочерченной по линейке, невозможно было уловить изгиб. Оранжевые холмы высились по обеим сторонам. Современная пустыня быстро развеяла книжные картинки: ни верблюдов с кожаными бурдюками, ни караванов, ни разбойников. Воды хватало, в чем Ян убеждался на бензоколонках и в мотеле. И все же в названии «Невада» явственно слышалось: не вода, как в детстве Сахара представлялась ему посыпанной сахаром.
Из мотеля позвонил Якову: все в порядке, падаю спать.
Перед отъездом разговор вышел тяжелым. Яков искренне не понимал: бросать работу, зачем?.. Если так уж хочется в университет, то вон он, университет, практически за углом; за каким, спрашивается, чертом ехать в такую даль?
Объяснить Ян не умел. Не говорить же, что боится однажды проснуться Рип Ван Винклем в этой райской неизменности, что сильно захотелось уехать? – обидится.
– А мамашка? – беспомощно спросил Яков и закурил. Одна, только что начатая, дымилась в пепельнице.
– Она при тебе. И я буду прилетать.
Ответ прозвучал жестко.
Звонок матери оттягивал сколько мог. Наконец набрал – и с облегчением услышал автоответчик.
Чтобы избежать тягостной сцены, собрал в сумку книги, диски, письма.
Сверху – от Вульфа, только что полученное.
«Дорогой Ян,
Ваше долгое молчание навело меня на мысль, что Вы, возможно, уже в университете, в Гарварде, например. Получив наконец письмо, обрадовался. Часто думаю о Вас и желаю Вам поскорее “найти себя, не потеряв себя” (Лука, 9-25 – или Марк, 8-36? – с возрастом память ухудшается).
…Что касается перехода из фирмы в университет, я вспоминаю разговор с профессором, эмигрировавшим после войны: кто хочет получить удовольствие от работы, должен довольствоваться меньшей зарплатой. Это, наверное, относится не только к США…»
Словно Тео чувствовал его колебания. Да, работа была, но Ян соскучился по Работе. И как Вульф угадал, что Ян впервые раскрыл Библию совсем недавно – и понял, что закроет не скоро? В чьем убогом мозгу родилась идея объявить великую книгу «мракобесием» и запретить на многие десятилетия? В последние годы стало можно купить Библию у барыг. Андрей как-то раскрыл «дипломат» и достал темную безымянную книжку: «Ты, кажется, искал?» Мягкая обложка, тонехонькая бумага, четкий шрифт: «Напечатано в Финляндии». «Стольник», – сказал Андрей, выравнивая палки копченой колбасы. Ян скользнул взглядом по титульному листу: «Подарок, не подлежит продаже». «Я за этот ”подарок” сто рэ заплатил, – обиженно пояснил Андрей, – тебе отдам по номиналу». Денег у Яна не было. «Потом отдашь. И пиво с тебя. Держи», – приятель протянул книгу.
