…Он выучил корявое слово «термех» задолго до того, как открыл учебник. Выучил оттого, что мать не уставала рассказывать об этом направо и налево. «Культпоход в театр от школы – спектакль отменили – ребенок блуждал по улицам – вернулся в слезах: боялся расстроить свою маму», – такой версии событий Ада придерживалась всю жизнь, ее же отразила в мемуарах. И про дантиста напишет.
Вспомнился собственный его визит к местному дантисту из русских, в девяносто третьем. Понятливый парень оказался: «То, что хорошо у нас на Колыме, не годится в Америке. Давай я тебе все переделаю?» – и назвал умопомрачительную цену, по сравнению с которой зубная боль померкла. «Больно не будет, – угадал эскулап. – Я хорошо делаю, вот увидишь. Сколько можно нержавейку таскать во рту? Или тебе не нужна хорошая работа?» Работа была нужна. Дантист выполнил обещание: привел в порядок рот, избавив навсегда от сверлящего кошмара боли.
…Сын, называется. Хоть бы слово сказал! Нет, ей нужен беспристрастный читатель, которого ее текст проймет до слез. И кстати, надо описать свой поход к зубному в Сан-Армандо, а что тот мальчишка назвал ее «мамашей», так она поставила его на место…
7
Несколько дней прошло после ночного разговора с Кандорским. В отпуск расхотелось.
– Может, в другой раз поедем? Америка – вот она.
Или не поедем, не стала договаривать Юля. Накопилась усталость от работы, вынужденной малоподвижности – хотелось изгнать ее, продышаться.
– Давай на океан?
Они любили бывать в маленьком городке на побережье, выбирая то один пляж, то другой. При хмурой погоде можно было подолгу бродить по кривым улицам, заходя погреться в кафе или магазинчики, торгующие антиквариатом. Хозяева, все без исключения весьма пожилые, выглядели современниками вещей, которыми торговали. Улыбчивые, приветливые, они ничего не навязывали – тихо сидели за конторкой, не затрачивая сил на торговую суету: кому надо, найдет что ищет. Юля с Яном любили эти «лавки древностей», где на полках толпились овдовевшие без блюдец английские фарфоровые чашки с тусклой позолотой, миниатюрные фигурки зверей, очки разного фасона, начиная с древних лорнетов, – обилие мертвых очков.
Они подолгу торчали в подвальчике букиниста. Не раз Ян мечтательно ронял: «А хорошо бы здесь поселиться! Жить круглый год, а в субботу сбегать в город, иначе туристы затопчут». Мысль уютно поселилась в Юлином сердце, хотя пришлось бы каждый день ехать на работу час, а вечерами столько же назад. А жить когда?.. «Правда, зимой тут вымирают», – угрюмо добавил Ян. Юля покачала головой. Они приезжали в городок и зимой. Непохоже было, что кто-то «вымирал», однако темп жизни менялся неузнаваемо. На улицах не было туристов, из труб к небу поднимался прозрачный дым, и снег на берегу днем голубел, а в сумерках был неотличим от океана. Угнездившаяся мечта подсовывала картинки из каталогов, которые почтальон с завидным упорством оставлял в ящике: уютная веранда, горящий камин, аккуратно сложенные поленья, кресло-качалка с пушистым пледом, у двери ботинки, облепленные снегом, а на полу – собака.
– Ты заметила, тут собаки не лают?
Наложение картинок изумляло, как в первый день.
– Доверчивые, вот и не лают.
Она медленно, запинаясь, начала:
…Я бы хотела жить с Вами
В маленьком городе,
Где вечные сумерки
И вечные колокола.
И в маленькой деревенской гостинице –
Тонкий звон
Старинных часов – как капельки времени.
И иногда, по вечерам, из какой-нибудь мансарды –
Флейта,
И сам флейтист в окне… –
и добавила тихо:
– Это про нас.
Она не хотела читать дальше, там была страшная строчка «И может быть, Вы бы даже меня не любили…»
Шли мимо церкви с часами, которые показывали половину пятого, миновали здание полиции, банк, скромный отель, мексиканский ресторан, очередную «лавку древностей» и поднялись по ступенькам в тесное, как шкаф, итальянское кафе. «Поехали к Михе?» – неожиданно предложил Ян. В маленьком городе, где вечные сумерки и вечные колокола, звучало в Юле. Сейчас никакого наложения картинок не будет – она шла по другому городу, где тоже хватало колоколов, однако вместо маленькой деревенской гостиницы показался старый просторный дом тетушки Катрины, вон и силуэт ее только что промелькнул за окном… Сильные мужские руки сняли с подноса две крохотные чашечки с эспрессо и поставили на стол величиной с тарелку.
– Ты не здесь, Юлечка?
Ян открыл пакетик и насыпал сахар себе в чашку.
– Здесь. Я с тобой.
– Поедем к Михе?
Судьба поощряет экспромты – билеты стоили недорого. В самолете почти не спали, так что на рассвете высадились во Франкфурте зевающие, с красными глазами. Вдруг Юля остановилась как вкопанная, вцепившись Яну в руку. Навстречу по пустому коридору шли двое военных с овчарками. «Собака – друг человека, который держит поводок», – Стэн рассказывал про лагеря, ему пришлось поездить по ГУЛАГу. Сколько прочитано книг, сколько фильмов она видела, где колючая проволока, фашисты с овчарками, отшатывающиеся беспомощные узники в полосатом… Медленно, как во сне, шли люди в форме с немецкими овчарками, их стало больше, намного больше… «Не бойся», – шепнул Ян, словно кто-то понял бы русскую речь. Юлю трясло от страха. Каким-то чудом он догадался, повторив: «Не бойся, их только двое, это отражение… Вон кафе, пошли».
Полицейские поравнялись с ними, псы взглянули без интереса. Не Освенцим, не ГУЛАГ и даже не съемки – Германия, сегодня, рассвет – и собак ведут обыкновенные полицейские…
Кофе прогнал озноб, отрезвил от ужаса. Главное – не думать об обратном полете, о том, что снова предстоит увидеть людей в форме с овчарками на поводках.
Миха с Яном обнялись. Ян освобожденно вздохнул – именно Миха сейчас был очень нужен. Юлька с Лилианой улыбались, заново привыкая друг к другу.
– Ты любишь его, да? – радостно спросила Лилиана. – Сколько лет?..
Она показывала на кольцо, подаренное в первую встречу, – кольцо с двумя сплетенными руками на Юлькином среднем пальце.
Лилиана не изменилась, и только дома, через несколько часов, при ярком свете стало видно: чудес не бывает. И прежде очень худая, сейчас она стала похожа на борзую – хрупкую, тощую, но по-прежнему выглядела стильной: ни торчащие ключицы, ни выпирающие суставы на крупных кистях ее не портили. Диета или болезнь? Юля помнила, как истаивала Кэрол.
Ужинали в небольшой кухне, за высоким прилавком. От бокала ли мозельского натощак или по другой причине, но Юля почувствовала, что вот-вот упадет с модного высокого табурета – до одури хотелось спать, и как она добралась до кровати, наутро вспомнить не могла. В комнате, как и во всей квартире, стояла простая удобная мебель и царил особый уют, который отличает человеческое жилье от магазинных интерьеров.
