Из этого ясно видно, какое отрицательное влияние на процесс распада нашей вооруженной силы имела пагубная внутренняя политика престола, ибо она была единственным источником «паралича воли» командного состава в начале революции.
* * *
При том состоянии, в какое пришла наша вооруженная сила после прихода к власти Временного правительства, не могло быть и речи о каких бы то ни было активных боевых операциях. Вся деятельность командного состава была направлена на то, чтобы, елико возможно, задержать распад вооруженной силы и удержать солдат на фронте.
Но тут командный состав столкнулся с противодействием советов солдатских и рабочих депутатов, преодолеть которое он оказался не в состоянии. При этом командный состав не мог рассчитывать на поддержку правительства, которое само было поглощено борьбой с демагогической деятельностью Петроградского совета солдатских и рабочих депутатов и в этой борьбе постоянно вынуждено делать уступки демагогам.
При таких условиях оперативная работа верховного командования прекратилась, и вся его деятельность сосредоточилась на том, чтобы убедить Временное Правительство в необходимости поддержать командный состав в деле восстановления дисциплины в войсках и настоятельной необходимости в связи с этим ограничить демагогическую деятельность советов солдатских и рабочих депутатов.
Однако все старания верховного командования в этом направлении оказались безуспешными.
Да это было и неудивительно, ибо верховное командование потеряло после революции свой бывший авторитет. Так же как и большая часть командного состава, Ставка капитулировала перед революцией и воля ее также была парализована.
Это было отчасти следствием идеологии и умонастроений того личного состава Ставки, при котором началась революция.
Как уже было отмечено во 11-й части настоящих воспоминаний, этот личный состав, не представляя собой сплоченного единой волей и мыслью тела, не был способен вступить в борьбу с революцией, как это, несомненно, бы сделал личный состав Ставки великого князя Николая Николаевича, который решительно повел бы эту борьбу до конца, не щадя ничего.
Вместо того чтобы вступить в борьбу с революцией, личный состав Ставки надел красные банты и в процессии под предводительством начальника Штаба покорно отправился на загородное поле у Могилева для участия вместе с населением в манифестации в целях прославления торжества революции, организованной Могилевским советом солдатских и рабочих депутатов, который был образован после успеха революции неизвестно откуда взявшимся подпрапорщиком еврейского происхождения и какими-то полуинтеллигентными демагогическими «орателями».
И с той поры начался «крестный путь» Ставки. Все ходили, как потерянные; всех подавляло сознание полного бессилия и у всех кружилась голова перед открывшейся под ногами революционной бездной. Почва под ногами уходила; не на что было опереться.
В связи с провозглашенным Временным Правительством правом синдикального объединения даже в армии и флоте, чем как бы было легализировано существование советов солдатских и рабочих депутатов, в Ставке была сделана попытка образовать, по примеру Петрограда, объединение офицеров; но это объединение вскоре после своего учреждения распалось, ничего не достигнув.
Не мало также способствовало падению авторитета Ставки и то обстоятельство, что за пять месяцев существования
Временного правительства на посту Верховного Главнокомандующего сменились пять лиц: генералы Алексеев, Брусилов, Корнилов, Духонин и даже адвокат по профессии А.Ф-. Керенский.
Из этих пяти Верховных Главнокомандующих один лишь Корнилов сделал, как известно, попытку вступить в борьбу с революцией, закончившуюся неудачей и заточением его в Быхове; генерал Алексеев, обессиленный болезнью, переживал ясно на нем видимый душевный слом и, не имея сил для этой борьбы, вскоре ушел с поста Верховного Главнокомандующего; генерал Брусилов и, конечно, А.Ф. Керенский вели на посту Верховного Главнокомандующего политику революционного характера, стараясь найти этим путем недостижимый компромисс с советами солдатских и рабочих депутатов; генерал же Духонин, назначенный перед самым концом Ставки, когда процесс развала вооруженной силы был, в сущности, уже закончен, был уже бессилен что-либо сделать и был, как агнец, принесен в жертву революции.
Особенно же способствовало падению авторитета Ставки то, что она тотчас же после революции обратилась в настоящий проходной двор.
Со всех сторон нахлынули в нее многочисленные депутации и депутаты разных советов и исполнительных комитетов солдат, рабочих, матросов и крестьян, снабженные какими-то «мандатами», написанными на клочках бумаги, не поддающимися никакой проверке. Все они носились с деловым видом по улицам Могилева, не выказывая чинам Ставки ни малейшего внимания, а, наоборот, во многих случаях смотря на них враждебно, и буквально врывались к нам в управления, где бесцеремонно рассаживались, не считаясь ни с чем и предъявляя нам самые абсурдные требования и проекты, касающиеся ведения войны, и даже вмешивались в оперативные вопросы.
Малейшие знаки нетерпения с нашей стороны, а тем более нежелание их выслушивать и удовлетворять их требования, вызывали с их стороны угрозы и обвинения в контрреволюции, которые нередко служили предметом обсуждения в местном совете солдатских и рабочих депутатов.
Временами эти депутации и депутаты собирались для обмена мнений в совершенно загаженных залах верхнего этажа губернаторского дома, где раньше жил Государь, и там на этих сборищах царил тогда настоящий бедлам.
Какой бы то ни было контроль над этими людьми, вторгнувшимися в место расположения Ставки, был совершенно невозможен, и потому в этой толпе проникали в Ставку разные подозрительные аферисты, шпионы, бывшие каторжники и даже умалишенные.
Верховное командование, из опасения навлечь на Ставку подозрение в контрреволюции и сопротивлении «завоеваниям революции», не решалось воспротивиться этому нашествию и старалось путем бесконечных разъяснений и увещеваний «ублажить» эту нахлынувшую на Ставку революционную орду.
Так как оперативная работа Штаба Верховного Главнокомандующего фактически прекратилась, или вернее была беспредметна, за неспособностью, а в некоторых случаях даже за нежеланием войск выполнять оперативные задачи, то об этой работе не приходится больше и говорить, ибо она была лишена всякой цели. Штаб Верховного Главнокомандующего обратился из повелевающего органа верховного командования в «уговаривающее» и «убеждающее» учреждение, лишенное авторитета.
Для суждения же о том хаотическом состоянии, в каком протекала работа Штаба после революции, приведу лишь несколько характерных эпизодов из тех, поистине кошмарных, времен.
* * *
Вскоре после отречения Государя адмирал А.И. Русин ушел со своего поста начальника Морского Штаба Верховного Главнокомандующего и на его место был назначен вице-адмирал Максимов, прозванный во флоте, благодаря своему финскому происхождению, Пойка. Он говорил по-русски с ярко выраженным финским акцентом, отличаясь полной беспринципностью и громадным честолюбием, совершенно не отвечавшим его более чем ограниченным способностям. После убийства революционной чернью командовавшего Балтийским флотом адмирала Непенина и многих офицеров, Максимов повел на Балтийском флоте до крайности демагогическую политику, имевшую целью достичь своего избрания матросами на пост командующего флотом. Он этого и достиг ценой всяческих унижений и обратился на посту командующего флотом в послушное орудие матросских революционных комитетов, в среду которых втерлись немецкие агенты, имевшие целью совершенно разрушить боеспособность Балтийского флота и открыть этим немецкому флоту доступ к столице.
