А вот с тех пор как Лида поступила в театральное училище, Оторва стала говорить голосом Нинки Варначевой, однокурсницы и единственной, по сути, подруги. Именно Варначева обращалась к Лиде по фамилии – Зольникова.
Зато Благонамеренная Дама (или просто Дама) всегда, с самого детства, говорила голосом мамы – Татьяны Игоревны, потомственной учительницы, женщины настолько собранной и правильной, что Николай Павлович, покойный Лидин отец, переступая порог дома, сразу чувствовал себя проштрафившимся учеником. Ему-то чаще всех и доставался этот упрек: «Ну прямо из пятнадцатой школы!» Он страшно обижался и переживал, потому что в 15-й школе учились умственно неполноценные дети. Кстати, когда Лида, вдохновленная победой в городском конкурсе красоты, объявила матери, что едет в Москву сдавать экзамены в театральное училище, расстроенная Татьяна Игоревна твердила про 15-ю школу до самого отъезда дочери. Отец на всякий случай помалкивал.
Зато влюбленный в Лиду одноклассник Дима Колесов твердо верил в успех задуманного. Он где-то прочитал интервью известного московского режиссера, горько сетовавшего на острую нехватку красивых молодых талантливых актрис, и считал, что именно его подруга восполнит этот бедственный столичный дефицит. Они встречались на тайной скамеечке в зарослях одичавших вишен, и Дима, сорвав неумелый девичий поцелуй, повторял, задыхаясь:
– Ты даже не понимаешь, какая ты красивая! Не понимаешь!
«А ты уверена, что у тебя есть талант?» – поддавшись материнским опасениям, выпытывала Дама.
«Не дрейфь, прорвемся!» – успокаивала Оторва.
Два эти голоса – Оторва и Дама – вели меж собой постоянный спор, доказывая каждая свою правоту, а Лиде оставалось только делать выбор, что было непросто. Узнав о благополучном поступлении дочери (Лида очень понравилась принимавшему экзамены Баталову), Татьяна Игоревна была крайне удивлена и вместо поздравлений зачем-то стала по телефону рассказывать дочери про то, что Колесов с треском провалился в институт и теперь Димина мамаша с ней не здоровается, так как убеждена: сын не поступил, потому что голова у него была забита несвоевременными любовными глупостями. Зато Николай Павлович, игравший когда-то в студенческом театре, пришел в неописуемый восторг. Родители часто оставляют детям в наследство свои неосуществленные мечты. И напрасно.
Через полчаса художники, побросав клиентов, сгрудились вокруг почти оконченного портрета.
– Ну и гад же ты, Лихарев! – восхищенно вздыхал псевдо-Сезанн.
Володя, побледневший и весь покрытый испариной, тихо распорядился:
– Лак.
Ему тут же подали баллончик с надписью «Прелесть». Он выпустил коническое облачко, и в воздухе запахло парикмахерской.
– А это зачем? – спросила Лидия Николаевна.
– Чтобы рисунок не стерся со временем, его надо зафиксировать.
– А почему лаком для волос?
– Для красоты. Хотите взглянуть?
– Конечно хочу!
Володя еще раз внимательно посмотрел на рисунок и медленно повернул папку. Несколько минут Лидия Николаевна вглядывалась в лицо, живущее на бумаге. Сходство художник схватил изумительно, причем сходство это было словно соткано из бесчисленных, нервно переплетенных линий. Казалось, линии чуть заметно колеблются и трепещут на бумаге. Но больше всего поразило ее выражение нарисованного лица, исполненное какой-то печальной женской неуверенности, точнее сказать – ненадежности.
– Непохоже? – улыбнулся Володя.
– Похоже… Разве я такая?
– Да, такая. Я вас предупреждал. Давайте лучше я оставлю рисунок у себя!
«Пусть оставит у себя!» – маминым голосом посоветовала Дама.
«Щас! Может, этот Володя потом прославится. И будешь рвать на себе волосы эпилятором! Забери, но от Эдика спрячь…» – распорядилась Оторва.
– Костя, возьмите портрет! – приказала Лидия Николаевна. – Сколько с меня?
– А сколько не жалко! – Художник изобразил дурашливый лакейский поклон.
– Костя, заплатите пятьсот долларов!
Подземные художники, услышав сумму, зароптали.
– Ско-олько? – опешил телохранитель. – Лидия Николаевна, да у них тут красная цена – пятьсот рублей! За свой я вообще двести отдал! – И он показал хозяйке лист, с которого гордо смотрел супермен-красавец с эстетично травмированным носом.
– Делайте, что вам говорят!
– Тогда вместе с папкой давай! – скрипучим голосом приказал охранник, протягивая художнику деньги.
Тот взял и глянул на богатейку с грустным лукавством, будто заранее извиняясь за какой-то не очевидный до поры подвох.
– Лидия Николаевна, – улыбнулся Володя, аккуратно уложив доллары в напоясную сумочку. – Я пошутил про тайну…
– Зачем?
– Просто так…
Выйдя из подземного перехода на раскаленную московскую поверхность, женщина остановилась.
– Забыли что-нибудь? – спросил телохранитель.
– Костя, – поколебавшись, сказала она, – я хочу попросить вас об одной услуге!
– На то и приставлены.
– Не надо рассказывать Эдуарду Викторовичу про этот портрет!
– Почему?
– Потому. Возьмите себе пятьсот долларов – и пусть это останется между нами.
– А инструкция?
– Что вам важнее: инструкция или моя просьба?
– Ладно, не скажу…
«Мерседес» с синеватым рыбьим отливом медленно тронулся, пересек сплошную разметку и, свернув направо, исчез в тоннеле. На его место, видимо, сбитый с толку, тут же пристал обшарпанный «жигуль» с калужскими номерами. Постовой радостно встрепенулся и хозяйственной поступью направился к простодушному нарушителю.
2
Две дамы, закутанные в белые махровые халаты, сидели в плетеных креслах у края бассейна с минеральной водой, доставляемой в Москву из Цхалтубо специальными цистернами. На столике перед ними стояли высокие бокалы с черно-красным, как венозная кровь, свежевыжатым гранатовым соком. На головах у женщин были тюрбаны, а лица светились той младенческой свежестью, которую сообщают коже целебные косметические маски, стоящие бешеных денег.
Одна из них, уже известная нам Лидия Николаевна, улыбаясь, слушала подругу.
– Ты представляешь, Рустам просто очертенел от ревности! Отобрал у меня мобильник.
– А телефон-то зачем отобрал?
– Зольникова, ты действительно не понимаешь или прикидываешься?
– Не понимаю.
– Рустамке рассказали, как одному банкиру жена изменяла. С помощью мобильника.
– Как это?
– А вот так это! Он ее запер от греха, а она что придумала! Договорилась с любовником, тот ей звонил, ну и…
