Главной задачей ОРП определили борьбу с лживой советской печатью. Наметили формы сопротивления: писать честно, без вранья, готовить народ к переменам, а со временем занять руководящие посты, чтобы, пользуясь властью, отменить осточертевшую цензуру. Как одно соединить с другим, не подумали, а ведь знали, что недавно шумно сняли с работы «главнюка» городской газеты, допустившего на полосе шапку «Не спи у руля!». Накануне четырехзвездочный Брежнев задремал в президиуме пленума, и это увидел по телевизору весь мир. Напрасно бедолага-редактор объяснял, что речь в статье о пьянстве на речном флоте, слушать не стали – сослали в позорную многотиражку.
Новых рыцарей завлекали в «Орден» осторожными разговорами о зияющих высотах, о вашей и нашей свободе, давали почитать что-нибудь запрещенное вроде «Острова Крыма». Потом обсуждали, собравшись в общаге или на даче у Ленки Батуковой. Слушая разговоры об «империи зла», о ГУЛАГе в одну шестую часть суши, Нора смотрела на Гену так, словно готова была пойти с ним куда угодно – по солженицынским местам. В институте тоже иногда схватывались в спорах о подлом настоящем и честном будущем, но если приближался преподаватель, замолкали или громко рассказывали какой-нибудь вузовский анекдот. Такой, например. Профессор стыдит студента:
– Ну как же, голубчик, вы не помните такой простой полимер! Вы же его часто встречаете в быту. Могу подсказать. Пригласили девушку на свидание и что с ней делаете?
– Ах, эбонит! – сразу вспоминает двоечник.
– Нет, голубчик, целлулоид…
Среди соблазненных оказался и будущий Сун Цзы Ло. Он сидел на тайных сборищах молча, никогда не выступал, а только покашливал и зевал, показывая лошадиные зубы. Потом исчез. Когда обсуждали в общаге «Метрополь», ходивший по рукам, пришла и Ласская, говорила что-то про Искандера, но в ее глазах был туман той первой, доскорятинской любви. Заглядывали другие, но тоже особенно не задерживались. Много и шумно спорили. Но откровенные сокрушители попадались редко: в основном все были за социализм с капиталистическими витринами. ОРП продержался год с небольшим. Кто стукнул и в какой момент – не ясно, возможно, следили с самого начала. Когда грянул гром, Гена даже растерялся: ослепленный внезапной Марининой взаимностью, он почти забыл про «Орден рыцарей правды», который стал сам собой потихоньку рассасываться. Скорятина вызвал заместитель ректора по воспитательной работе, угрюмый отставник с толстой колодкой наградных планок на синем пиджаке. Лицо у него было в крупных складках, как голенище кирзового сапога. Таким в школьном учебнике рисовали полковника Скалозуба.
– Ну, давай рассказывай, подпольщик! – глядя в Генину переносицу, приказал «Скалозуб».
– О чем? – голосом проснувшегося ребенка уточнил подпольщик.
– Обо всем. Рыцари, мать вашу так!
– Но это же просто игра, шутка…
– Ты лучше в футбол играй или в преферанс, шутник! Могу научить. А в подполье играть не надо. Некоторые доигрались. Хочешь из вуза вылететь?
– Не хочу! – побледнел рыцарь правды.
– Тогда напиши, как все было, и забудем, расстанемся друзьями. Дел без тебя много. Конференцию по «Целине» надо готовить.
– А если не напишу?
– Отчислим.
– Отчисляйте!
– В ракетных служил?
– Угу.
– Не «угу», а так точно!
– Так точно!
– Как же тебя на «точке» особисты прохлопали? Или ты уже здесь заразу подцепил? Немудрено. Помойка. Хоть нос зажимай. Звали же меня на мехмат. Люди там головой работают. Сиди себе, кроссворды разгадывай. А здесь? Тьфу! Вражья кузня. Но ты-то о чем думал, умник? Куда полез? У Веркина отец – шишка в ТАССе. На черной «Волге» катается. Отмажет сынка. У Касимова справка. А у тебя что?
– Какая справка?
– Из дурдома. После контузии. Он же афганец. Его не тронут, может, пожурят, а ты пойдешь по полной – за антисоветчину. Думаешь, если с этой фифой трешься, помогут? Они ради тебя, дурачка бабушкинского, пальцем не пошевелят. Кстати, мог бы себе в масть девушку найти. Это не твоя электричка, парень! Слушай, Геннадий, может, она тебя и надоумила, эта Ласская? К таким фамилиям близко подходить нельзя. Там семейка-то с душком…
– Она ни при чем! Она ничего не знает. Вы не имеете права!
– Это хорошо, что подружку выгораживаешь. Молоток! Вот и напиши правду. Кувалдой будешь. И она в стороне останется.
– Н-нет.
– Ладно, звоню в контору. – Он потянулся к телефону.
– Куда?
– В Комитет государственной безопасности, сопляк!
– Бумагу дайте!
Собственно, тем дело и кончилось. Касимова и Скорятина в последний момент без объяснений вычеркнули из группы, убывавшей по студенческому обмену в Польшу, но Алик все-таки поехал. Про «Орден рыцарей правды» они больше не вспоминали и с каким-то облегчением раздружились, окончив университет. С Ренатом, впрочем, судьба его еще сводила, и не раз. Незадолго до падения Танкиста тот пришел в «Мымру» военным обозревателем, но вскоре его вышиб Шабельский – за отсутствие нового мышления. Касимов перебрался в областную газету «Ленинское знамя», потом служил у Юлиана Семенова в первом частном еженедельнике «Совершенно секретно», слишком глубоко влез в дело Ивана Кивилиди (которого уморили радиоактивной дрянью в телефонной трубке), раскопал что-то сенсационное и получил пулю из снайперской винтовки, когда утром делал на балконе зарядку. Но выкарабкался, мотался по горячим точкам, потерял ногу в Чечне и теперь издает газету «Отстой», куда Скорятин иной раз сливает тексты, невозможные в «Мымре», но милые сердцу.
Алик Веркин долго вел на телевидении ток-шоу «Честное слово», потом попался на взятках во время предвыборной кампании и теперь бегает в пресс-секретарях у олигарха Ахундова. Недавно звонил, просил о госзаказе. Веркин обещал десять штук баксов в конверте мимо кассы. Значит, с Ахундова слупит двадцатку. Нехилая работенка! Семь надо сдать «генеральше» Заходырке. Эта никогда не поверит, что миллиардера пиарят из чисто информационного бескорыстия. Три тонны можно оставить себе. Тоже неплохо!
…Марина, конечно, знала, что Гену вызывали и чуть не отчислили, знала даже из-за чего – сама же сидела на сходке рыцарей, потом обозвала всех козлами и больше не появлялась. Скорятин ей все рассказал, утаив, конечно, что написал чистосердечное признание, а также согласился захаживать к «Скалозубу» и по дружбе рассказывать, о чем студенчество говорит, спорит, чем дышит, какие мысли думает. А как еще, на самом деле, чуткие старшие товарищи, ответственные за судьбу молодых обалдуев, смогут вовремя прийти на помощь и не дать им оступиться на всю оставшуюся жизнь?
– Знаешь, почему я тогда согласилась пойти с тобой к Лазунову? – отдыхая у него на плече, однажды спросила Марина.
– Почему?
– Хотела поближе узнать рыцаря правды. Хочешь, я расскажу про все это дяде Мише?
– Дяде Мише? Какому дяде? Зачем?
