Заметив Гену, незнакомец встрепенулся, свернул газету в трубочку и радушно пошел навстречу:
– Вы Скорятин?
– Да. Как догадались?
– А журналисты всегда – или в коже, или в замше.
На москвиче было новое кожаное полупальто, клетчатый шарф и кепи с кокетливым помпоном. В таком виде он мог сыграть иностранного шпиона в советском кинофильме.
– А вы, значит… – Он улыбнулся битлу.
– Колобков. Илья Сергеевич. Можно просто Илья. Заведующий отделом агитации и пропаганды Тихославльского райкома партии.
– Очень приятно. Геннадий Павлович. Можно Геннадий. – Спецкор протянул руку, дивясь странному ответработнику с забавной фамилией.
– Не верите, что я из райкома? – усмехнулся тот. – Я бы тоже год назад не поверил. Пойдемте в машину! Давайте чемоданчик!
– Спасибо, я сам.
– Отличная у вас статья в номере! – на ходу похвалил Илья. – И название хлесткое: «Ускорение перестройки или перестройка ускорения?» Умеете вы словцо завернуть!
– На том стоим, – веско улыбнулся гость.
На привокзальной площади их ждала «Волга» майонезного цвета, как такси, но только без «шашечек». За рулем сидел седой солидный водитель в пиджаке, белой рубашке и черном галстуке. Он куда больше походил на ответственного работника, чем чудной Колобков.
– Поехали, пожалуй, Николай Иванович? – осторожно спросил райкомовец.
Шофер неторопливо кивнул – словно мог отказаться.
По длинной Коммунистической улице (бывшей Дворянской, уточнил Илья) промахнули центр города. С высокого арочного моста открылась Волга, еще подернутая остатками ночного тумана. У берегов мутно чернели лодки со сгорбившимися рыбаками, а по фарватеру летела, приподняв нос и раздвигая волны крыльями, ранняя «Ракета». Над дальними лесами висело умеренное утреннее солнце.
– Посмотрите направо! – предложил Колобков и перешел на скороговорку, как заправский гид. – Покровский монастырь основан в тринадцатом веке князем Михаилом Всеволодовичем. Справа Львиные ворота – архитектурная доминанта северного фасада. К воротам пристроен захаб для контроля над переправой через речку Вереслу…
«Захаб? – подумал Скорятин. – Надо посмотреть в словаре…»
По нормальному шоссе ехали недолго, вскоре оно превратилось в подобие бесконечной стиральной доски.
– Вот на таких путях-дороженьках и обломала железные клыки стальная машина вермахта! – хихикнул Илья.
– А разве немцы здесь были? – удивился москвич.
– Я и говорю: не дошли – обломались…
Водитель кашлянул и засопел. Вдоль дороги поднимался уступами свежий майский лес, за голубым клубящимся кустарником шел нежно-зеленый березняк, а дальше вставали синие готические ели. По обочинам мелькали золотые одуванчики, лиловые фиалки и белые островки звездчатки. Когда машина, рыча от натуги, вползла на взгорок, снова открылась Волга. Река ослепительно рябила, извиваясь на солнце. Колобков говорил и говорил, он просто физически не мог молчать:
– В отдалении видны курганы Долгий, Олений и Груздевой. Интересно, что расположены они на одной линии, которая ведет к селу Алтунино, где, по легенде, и находился знаменитый камень Алатырь…
– А вы часом не экскурсовод?
– А вы случайно не следователь?
– Я специальный корреспондент, а это то же самое, что «важняк».
– Ого! В таком случае я – экс-экскурсовод.
Через полчаса Гена знал про Колобкова всё.
Год назад тот еще работал в областном краеведческом музее младшим научным сотрудником, заканчивал «диссер» о дохристианских памятниках Среднего Поволжья – в общем, жил не тужил. Как-то лежал дома с температурой, перечитывал Татищева под кантаты Бортнянского и пил чай с лимоном. Счастье! Никто не беспокоил: телефона в коммунальной квартире нет, очередь подойдет лет через пять. Нирвана! Вдруг в панике прибежали из обкома: «Спасай!» В город нагрянул секретарь ЦК КПСС Волков. С началом перестройки руководство повадилось наезжать внезапно. Раньше загодя предупреждали, чтобы успели фасады на главной улице подновить, прикрыть заборами недострой да травку на газонах подзеленить. А теперь – здравствуйте, как живете, что жуете, куда ускоряетесь? В общем, начальство надо срочно занять, провести экскурсию, а в музее никого, все ушли на фронт. Пятницу объявили санитарным днем, чтобы народ урожай дособирал, заложил в погреба, перекопал под зиму огороды. В магазинах-то шаром покати. Да еще, как на грех, опята поперли точно спятили – стволов в лесу под шляпками не видно.
– В общем, продовольственная программа на марше, – хихикнул Колобков. – Нечерноземье – наша целина!
Водитель снова кашлянул и всхрапнул – уже громче.
…Секретарь ЦК Волков оказался нормальным мужиком, спокойным, любознательным, даже кое-что в истории петрил. Когда ехали по городу, он все крутил головой и спрашивал: «А это у вас что, а там что еще такое?» Гид объяснял: особняк купца Полупудова. Уникальный образчик поволжского модерна по проекту самого Евланова. Знал хлебопродавец толк в зодчестве! Сейчас там венерологический диспансер, а по уму должна художественная галерея быть…
– Разве в городе нет галереи? – удивился Волков.
– Как не быть! Целых четыре зала в краеведческом музее: Васнецов и Репин рядом с чучелом медведя и макетом курной избы. А в запаснике шедевры штабелями пылятся. Когда в революцию поместья громили, все, что уцелело, сюда свезли. У нас даже свой Мурильо есть – «Кающаяся Магдалина». Авторство под вопросом. Но я-то знаю: Мурильо!
– Откуда?
– У него мазок особенный. Нежный, как поцелуй!
– Вот даже как?! – улыбнулся Волков и повернулся к первому секретарю обкома Суровцеву. – Что ж вы, Петр Петрович, так плохо с «Кающейся Магдалиной» поступаете? К медведям загнали…
– Ну, наш-то Пе-Пе в карман за словом не полезет, – захихикал Колобков. – Сказанул – так сказанул: «Виноват, говорит, в следующем году поместим блудницу куда ей следует – в вендиспансер!»
Посмеялись, но как-то нехорошо, и дальше поехали. Остановились на пустыре, и гид объяснил удивленному гостю, что перед ними знаменитые Сухановские сады, где при царе-батюшке росла лучшая в России антоновка. За мочеными сухановскими яблоками на московских и питерских базарах в очередях давились. Только дай!
– А где ж сады-то? – державно озаботился Волков.
– Вон, видите, три дерева остались!
– А что ж так, Петр Петрович? Мы тут с Михаилом Сергеевичем в цирке у Никулина были, зашли заодно на Центральный рынок. Не видел я там никаких моченых яблок…
– Из-под прилавка торгуют, – серьезно ответил Суровцев.
– Почему из-под прилавка? – удивился секретарь ЦК.
– Боятся.
– Чего?
– Что неправильно поймут и накажут. Моченые яблоки – лучшая закуска под водку.
