– Бывает. С утра. По очереди…
– А кто-нибудь голодает?
– Ну ты скажешь! Никто у нас не голодает.
– Вот, в этом наше принципиальное отличие от капитализма, где все в магазинах есть, а люди с голоду мрут!
– Класс! – восхитился Колобков. – И жмурики на улицах валяются?
– Не видел.
– В том-то и беда. Сам эту байду придумал?
– Нет. Перед выездом за бугор специально учат, как на каверзы отвечать.
– С такой идеологией, Геннадий, мы до коммунизма не дотянем.
– Нам бы до социализма дожить. А за что на тебя сержант Степанюк взъелся?
– Заметил?
– А то!
– Тут такое дело, – смутился Илья. – Смешное даже. – Агитатор почесал нос. – Он в одну учетчицу втюрился, а она…
– В тебя?
– Вроде как.
– Эта, что ли? – Гена незаметно показал глазами на пышногрудую девицу, метавшую из-под пальмы в пропагандиста туманные молнии.
– Эта… – погрустнел Колобков. – Наблюдательный!
– Как зовут?
– Галина. Все время в кино зовет, замучила…
– Ну и трахни ее! – посоветовал спецкор. – Освежает. Смотри, какая у нее станина!
– Легко вам в Москве. Переспал с девушкой и затерялся среди восьми миллионов. А у нас каждый день потом по дороге домой встречать будешь и глаза отводить. Не дай бог еще залетит! Да и не нравится мне она.
– Мятлева нравится, да?
– Не касайся Зои Дмитриевны, змей!
– Ладно, ладно, – примирительно улыбнулся Гена и продекламировал:
Я был сыночек маменькин.
Теперь со мной беда!
Меж бабами, как маятник,
Мечусь туда-сюда…
– Ты и стихи пишешь? – изумился пропагандист.
– Нет, Веня Шаронов сочинил.
– А кто это?
– Друг Бродского.
– Да ты что?!
К столу незаметно подкатил округлый молодой человек с влажной прической на пробор и склонился к уху заведующего агитпропом. Тот поморщился, кивнул и скомандовал:
– Допивай компот!
– А что такое?
– Первый с тобой хочет познакомиться.
Пока они шли по коридорам, выстланным дорожкой гвардейского цвета, Илья успел нашептать, что первого секретаря райкома Рытикова скоро снимут: Суровцев, проверяя, как идет посевная, остался страшно недоволен угодьями, да еще колхозники нажаловались, что перечислили деньги на строительство клуба, а в итоге ни клуба, ни средств. Петр Петрович при всех назвал Рытикова байбаком и посоветовал подыскать себе место.
– В общем, Андрей Тихонович по белой нитке ходит.
Зашли в кабинет, украшенный переходящими знаменами и огромным ржаным снопом, перетянутым, как кушаком, красной лентой с надписью: «Принимай, Родина, миллионный центнер!» На стене, в рамке, улыбался душка Горбачев. Прежний бровастый портрет, провисевший тут восемнадцать лет, был явно побольше, и теперь образ нового генсека окаймляла полоса выцветших обоев. Колобков церемонно представил столичного журналиста усталому пузану с колючими глазами и обиженным двойным подбородком.
– «Мир и мы»? Как же! Следим! – сказал Рытиков поспешно.
И мымровец понял: кроме «Правды», хозяин кабинета вообще ничего не читает. Опальный предводитель районных коммунистов, косясь на часы, спросил, как москвичу показался Тихославль, привычно выслушал восторги о волжском Китеже, о «музее под открытым небом»…
– В том и дело, что под открытым, – погрустнел начальник. – Снег, дождь, град… Не успеваем красить. В детинец недавно молния ударила.
– Знаете, сейчас в Америке придумали тонкую, но прочнейшую пленку, – из непонятного озорства соврал Гена. – Натягивают над кварталом, и никаких проблем. Над Лувром уже натянули.
– Да вы что! Эдак и над полями можно? – возмечтал Рытиков. – А то ведь у нас в конце мая такие заморозки – беда…
– Поля-то у вас в районе замечательные! – польстил гость. – Ухоженные, как во Франции.
– Правда?! Вот и напишите! – посвежел руководитель. – А то ведь только про недостатки пишем.
– И напишу! – пообещал спецкор, незаметно подмигивая Колобкову.
– Вы когда уезжаете?
– Послезавтра, наверное.
– Угу… – Первый секретарь что-то черкнул на перекидном календаре. – А сейчас куда? Языческую Троицу видели?
– Нет.
– Как же так, Илья Сергеевич?
– Потом, Андрей Тихонович, после встречи с читателями.
– А когда у вас встреча?
– В два.
– Как жаль! Не получится. Сам бы с удовольствием послушал. Люблю умное слово. Но в район надо. К народу. Ждут! Ну, вперед, а то опоздаете. Людей нельзя обижать. Люди у нас хорошие! А искусство любят – это что-то! В прошлом году Семен Кусков гастролировал. Знаете, конечно, ансамбль «Космодром»? Не поверите: вместо одного концерта целых пять дали. Народ шел и шел, шел и шел, шел и шел…
– Андрей Тихонович, нам идти надо! – взмолился Колобков.
– Да, конечно! Машина у вас есть?
– Есть.
– Успеете! И напишите обязательно, что у нас поля, как во Франции, а то ведь никто не знает.
Когда они мчались по коридору, лавируя между ответработниками, снующими из кабинета в кабинет, Илья спросил:
– Про пленку, конечно, наврал?
– Конечно.
– И он тебе наврал. Пять концертов! Они потом еще колхозы бомбили. Я такого чеса никогда не видел. Прокуратура потом замучила: левые билеты, двойная бухгалтерия, черный нал. Говорят, директора у них посадили. Ох уж эти шакально-инструментальные ансамбли!
– Да, Кусок – тот еще сукофрукт… – кивнул Гена.
– Ты знаком с Кусковым? – удивился Илья.
– Квасили как-то вместе…
Год назад Скорятин брал у него интервью. Они сидели в большой квартире с окнами на Чистые пруды, пили редкую по тем временам «Белую лошадь», курили еще более редкий золотой «Честерфильд», и Кусок торопливо (он улетал на гастроли в Венгрию) рассказывал, как задыхается в этой стране с уродским названием СССР. Прощаясь, он взял гитару и спел новую композицию:
Мне скучно в этой огромной стране,
Мне душно в этой огромной стране,
Мне страшно в этой огромной стране,
Мне тесно в этой огромной стране.
Уберите плакаты из наших душ,
Уберите цитаты из наших душ,
Уберите доклады из наших душ,
Уберите приклады от наших душ!
Поднимите нам веки,
Поднимите с колен!
Мы хотим перемен!
Мы хотим перемен!
Теперь Семен Владимирович Кусков – владелец сети винных бутиков «Чин-чин», но песенки про свободу до сих пор сочиняет и поет в правильных местах, к примеру, на хлебосольных презентациях сенатора Буханова. Недавно снова ходил с бокалом, кланялся, сыпал перхотью с седых косм и улыбался, обнажая приветливую верхнюю десну. Пьяная Ласская просто взбесилась, увидев его. Накануне она купила в «Чин-чин» бутылку «Чиваса» и блевала потом всю ночь. Когда Кусок на бис загнусил свою знаменитую «Купороссию», Марина не выдержала и с воплем «Сур-р-рогат!» метнула в него выеденный лобстер. Промахнулась…
