– Ни к черту дорога, – согласился водитель. – Одни выбоины. Вот вы человек московский, лучше в политике разбираетесь, объясните мне, деревенщине: ускорение – это от глупости или от вредительства?
– Ни от того, ни от другого. Это – стратегия.
– Ах так? Почему же в «Правде» то одно пишут, то другое, то так, то эдак, а то и разэдак? Каждую неделю что-нибудь новое придумывают. Вчера у них Ленин все наперед знал, а сегодня он чуть ли не в беспамятстве пять лет пролежал. Мол, мозг высох до грецкого ореха. Не поспеваю я как-то…
– Жизнь ускоряется, ничего не поделаешь. Что тут плохого?
– А то плохо, что человек к новому должен привыкнуть, обжиться, чтобы польза пошла. Я вам как шофер с тридцатипятилетним стажем скажу: если каждую неделю дорожные знаки переставлять да разметку менять, будет авария, крушение! Даже опытный водитель баранку не туда крутанет и под «КамАЗ» влетит…
На вокзальной площади, полупустой, как и в день приезда, гранитный Ленин все так же тянулся рукой к будущему. На голове монумента устроился голубь, издали похожий на жокейскую шапочку Коровьева. Николай Иванович вынул из багажника длинный газетный сверток, сочившийся рыбьим жиром.
– Что это?
– Из райкома просили передать.
– Колобков?
– Поднимай выше! Чем-то вы нашему Рытикову глянулись. От него стерлядка. Долго не держите – пропадет. Горячая…
Бросив вещи и наполнив купе копченым соблазном, Скорятин смотрел в окно на прощальную суету перрона. Он смутно мечтал: вдруг среди провожающих, как в кино, появится Зоя, запыхавшаяся, прихрамывающая, ищущая, раздвинет толпу, ворвется в вагон, обнимет и, улыбаясь плачущими глазами, попросит: «Не уезжай ты, мой голубчик!» И он не уедет. Мятлева, конечно, не появилась, зато нарисовался Вехов. Он шагал по платформе в сопровождении юноши, еле тянувшего большую спортивную сумку. Шли они в хвост поезда, к плацкартным вагонам. Книголюб давал какие-то указания, а парень (похоже, младший брат) кивал, время от времени перекладывая ношу из одной руки в другую.
«А дело-то у них поставлено!» – подумал журналист.
Едва тронулись, в купе вбежал толстячок в мятом плаще, шляпе и с портфелем – словом, классический советский командированный.
– Ого! – воскликнул он, шумно втянув деликатесный запах. – Как знал, прихватил с собой! – И вынул из портфеля бутылку «андроповки».
Гена ощутил в желудке сосущий голод и нажал кнопку селектора:
– Готово?
– Остывает.
– Заносите!
Вошла Ольга и поставила перед шефом чашку чая и тарелку с куриной котлетой, разогретой в микроволновке.
– Выпьете чего-нибудь покрепче?
– Попозже. Мне в Минпечать еще надо заехать.
– Надолго?
– Как получится.
– Ясненько. Геннадий Павлович, а можно спросить?
– Попробуйте.
– Как вы относитесь к брачному договору?
– Я? Хм… Допустим, как к гарантии.
– К какой гарантии?
– Автомобильной. Помогает, пока со всей дури под «КамАЗ» не въедешь.
25. Снарк
В третий раз с Веховым судьба свела Гену, кажется, в начале нулевых. Кошмарик бросил Скорятина на избирательную кампанию губернатора Налимова, по прозвищу Нал. Виктор Митрофанович поднялся в девяностые на перепродаже колхозных угодий, помещений и сельхозтехники, а потом сменил Рытикова, разворовавшего область дотла и осевшего на отдых в Монако. Его пентхаус с окнами на казино «Монте-Карло» входит теперь в перечень достопримечательностей княжества. Экскурсовод сообщает, делая секретное лицо:
– А там, левее, самая дорогая в Монако квартира!
– Где-где?
– Вон, с пальмами на крыше. Ее сначала хотел купить арабский шейх, но не потянул. Досталась русскому миллионеру.
– Как фамилия?
– Рытикофф.
– Не слышали.
– Мда… Какая же богатая страна Россия! Можете попытать счастья в рулетку. Новичкам, говорят, везет…
И пока азартные мужья спорят с бережливыми женами, сколько ставить на красное – пять или десять евро, гид вспоминает свою кооперативную «двушку» с окнами на Финский залив, «шестерку» с надсаженным движком, несметную весеннюю корюшку и университетскую кафедру философии, где под чай с сушками так хорошо спорилось о физике Божьего Промысла.
Налимов – под стать своей фамилии – оказался мужиком откормленным и гладким. Он был покрыт несмываемым средиземноморским загаром и тронут той сонной усталостью, которая часто поражает очень богатых людей. Губернатор даже говорил неохотно, точно с каждым сказанным словом с его счета списывался миллион. Однако выборы есть выборы, с народом надо встречаться, общаться, обещать, очаровывать, заверять, врать: мол, первый срок – цветочки, ягодки – впереди! Для этого добыли и отремонтировали списанный «Метеор», загрузились выпивкой со жратвой и поплыли по Волге.
В каждом городке их ждал президиумный стол, увитый цветами, как похоронный поезд. Команда кандидата, человек десять, рассаживалась на сцене. Сначала крутили предвыборный ролик, снятый за безумные деньги модным режиссером Грамовым, который прославился экранизацией «Героя нашего времени», собравшей все мыслимые и немыслимые премии. В новой версии Печорин, борясь со скукой, долго и мучительно склонял к коллективной оргии сразу трех своих подруг – Белу, княжну Мери и Нину. После разнузданного свального греха, снятого с гинекологической достоверностью, Бела бросилась в пропасть, княжна Мери вышла замуж, Нина вернулась к супругу, а Печорин застрелил Грушницкого, пятого участника групповухи, за скабрезно-неуважительный отзыв о прекрасных дамах. Впрочем, предвыборный ролик, в отличие от фестивальной ленты, был слеплен без затей: Налимов шел по грудь в колосящихся хлебах, горстями пил волжскую воду, вручал компьютер сельским школьникам и на веранде чьей-то плохонькой дачки скромно чаевничал с женой Валентиной, которую давно бросил и сослал с ребенком на Кипр. Посмотрев кино, электорат, задетый за живое, задавал вопросы – в микрофон или письменно. Поступавшие из зала бумажки носила Карина, мисс Средняя Волга, обладательница ног, бесконечных, как великая русская река.
Пресс-секретарь губернатора, юноша с улыбкой мнительного зайца, исказив лицо мыслью, вникал в вопрос и шептал что-то в петлистое ухо кандидата. Нал вздыхал, тяжело осматривал свиту и кивал одному из присных. Тот, вскочив, как черт на пружине, запевал о лучезарном будущем областной жилищно-коммунальной системы. Другой вещал из-за баррикады икебан о бесповоротной ликвидации ветхого жилья в отдельно взятом населенном пункте. Третий, лучась, сулил интернет в каждый дом, а малоимущим детям – компьютерную «мышку» в дар. Под занавес старуха, одетая в застиранную гимнастерку, врывалась, дребезжа наградами, на сцену, обнимала, целовала и осеняла кандидата крестным знамением от имени всех фронтовиков. То была актриса облдрамтеатра Ирма Почепец, лет сорок назад она сыграла юную партизанку и с тех пор не выходила из образа. Зал аплодировал стоя.
