– Ага. Только ваша Вика теперь в другом месте живет.
– Как она?
– Нормально. В губу кольцо вставила.
– Как маленькая. Ладно, пошли в редакцию! – Он сделал шаг к лестнице и почувствовал сумрак.
– Вам нехорошо? – участливо спросил водитель.
– Да, что-то вот не пойму, аритмия, что ли…
– За грудиной не болит?
– Нет.
– Скорее всего, экстрасистолия. – Коля разбирался в медицине. – Погода! У меня теща третий день в лежку.
Пока Скорятин тяжело поднимался по ступеням, шофер набрал на замке код, дождался шефа и, уважительно пропустив вперед, посоветовал:
– Вам лучше бы полежать!
«Это точно!» – подумал он и вообразил разбросанную по полу мягкую рухлядь и перламутровые женские ноги, скрещенные на смуглой спине содрогающегося индуса.
Рубин. Гранат. Кагор…
Жени на посту не оказалось. На столе лежала раскрытая «Энциклопедия успеха», раскрытая на статье «Гороскоп и карьера». Сведения, необходимые для достижения жизненного триумфа, были почему-то набраны таким крупным шрифтом, точно об успехе тоскуют исключительно полуслепые граждане.
«Абзац котенку!» – мстительно подумал главный редактор и двинулся дальше по коридору.
Дверь отдела искусства была открыта. Телицына одна-одинешенька, без Дормидошина, сидела, пригорюнившись, среди бумажного хаоса.
– Нашли? – спросил прерывисто босс.
– Нет еще…
– Заявление на стол!
– Геннадий Павлович…
– Хватит! Не богадельня!
«А вот интересно: с ним, этим Маугли, она тоже всхрапывает? Или нет?»
Много лет назад он так же мучился, гадая, какова Марина с Исидором. Что происходит с дамой, если она переходит к другому? На что это похоже? Что-то вроде твоей рубашки, прилегающей теперь к новому мужскому телу? Или все сложней: женщина скорее напоминает распластанную рыбу, меняющую цвет в зависимости от дна, к которому приникла?
– Уже вернулись? – удивилась Оля.
– Совещание отменили. Вот, купил зачем-то…
– А-а… Вас Оковитый разыскивал, спрашивал, почему мобильный не берете.
– Странно… – Он обхлопал карманы и не обнаружил телефона.
Трубка лежала на столе, в бумагах, но прежде чем соединиться, Гена взял за рыжий нос снеговичка, открыл створку окна, почувствовал холодный удар в лицо и вышвырнул Алисин подарок в падающий снег.
– Ну?! – спросил Скорятин, услышав в телефон голос друга.
– Баранки гну! Отбился наш иллюзионист. Ничего больше в этой жизни не понимаю. Он теперь еще и прессу курировать будет.
– Понятно. Спасибо.
– Не за что! Марине привет!
– Передам. И ты тоже… – начал было Гена и запнулся, вспомнив, что жена Оковитого год назад ни с того ни с сего выпрыгнула из окна. – И ты тоже… будь здоров!
27. «Шапошная»
Воротившись из Тихославля, Скорятин с вокзала позвонил жене и предупредил, что скоро будет. Мстить Марине расхотелось – Гена просто ее разлюбил. Любовь кончилась внезапно, как бензин в баке «жигуленка». А от безразличной женщины незачем сбегать. От таких уходят тихо, спокойно, по плану отступая на заранее подготовленный плацдарм, иногда ведут долгие арьергардные бои, доругиваясь, язвя прощальными упреками, признаваясь в былых и небывалых изменах, деля детей и совместно нажитое имущество. Но Скорятин ругаться и делиться не хотел, он решил не торопясь подыскать жилье поближе к работе и лишь тогда покинуть обильный кибуц Ласских.
Однажды, перед свадьбой, они, оставшись одни в квартире, отдыхали в Марининой постели после добрачных, но уже вседозволенных ласк. Невеста вдруг встала, сделала таинственное лицо и принесла из родительской спальни шкатулку, окаймленную серебряным узорочьем. Под крышкой оказались сокровища. Полный невежда в ювелирном антиквариате, Гена все же понял: перед ним богатства несметные. Он разглядывал цепочки и бусы, спутавшиеся, словно золотые и жемчужные змеи, перебирал камеи с античными профилями, витые браслеты, перстни с самоцветами, раскрывавшиеся кулоны со старорежимными портретиками внутри. Ласская подцепила ажурное колечко с небольшим камешком, похожим на мелко ограненный хрусталь, и поднесла к пыльной солнечной полосе, пробившейся меж задернутых оконных портьер. «Хрусталь» вдруг вспыхнул, разметав игольчатые лучи всех цветов молодой радуги.
– Бриллиант? – догадался жених.
– Да! – подтвердила Марина с благоговением. – Полтора карата! Чистейшей воды! Почти без вкраплений. Если по шкале Розенблюма: три-два-три.
– Что?
– Не важно.
– Наследство?
– Ну да…
– Дедушкино?
– Не смеши! Дед – ученый. От его брата остались.
– Ювелиром был?
– Нет, фининспектором. Нравится? – Марина отстранила руку, любуясь игрой граней.
– Может, лучше вот этот? – Гена показал на большой красный камень.
– Вот когда сорок лет вместе проживем, тогда, на рубиновую свадьбу…
– Мы сто лет проживем! – зашептал он и обнял, загораясь, невесту.
Но вот странно: привычно сплетаясь с ней, жених вдруг вспомнил, как мать в минуты нечастых ссор с отцом, исчерпав упреки, свинчивала с пальца бирюзовый перстенек, подаренный мужем к десятилетию свадьбы, клала осторожно на край стола и говорила, потупившись: «Все, Паша, собирай вещи!» Потом, конечно, мирились. Гена навсегда запомнил тот сладкий предсвадебный день, потому что впервые вместе со счастливым изнеможением ощутил какую-то неприязнь к Марине, точнее, ко всем Ласским сразу. Классовую, что ли?
Приехав с вокзала, Скорятин хотел одного – рухнуть и доспать. В теле были дорожная ломота и несвежесть, какую всегда чувствуешь после ночи, проведенной на узкой полке под серой влажной простыней. Да и попутчик попался неудачный: выпив, храпел так, что дребезжали ложечки в стаканах. В прежние времена, примчавшись из командировки, он сразу же нырял под одеяло, к жене, вдыхал ее невероятный запах, шарил жадной рукой, проверяя совокупность выпуклостей, а Марина, не открывая глаз, умоляла хриплым голосом:
– Генук! Не буди, убью! В пять часов утра с родедормом уснула…
В то утро она встретила его в прихожей. Лицо светилось свежим, чуть торопливым макияжем. На ней был длинный шелковый халат, привезенный тестем из Китая: по черному шелку рябили чешуйчатые кольца дракона, косоглазый Горыныч словно обвивал тело жены, поместив добродушную усатую морду прямо на обильную грудь.
– Я тебе завтрак приготовила! – сказала Марина, оправляя соломенный локон.
Ласская знала, что, сделав новую прическу, тем более перекрасив волосы, она на некоторое время становилась для мужа как бы свежей женщиной повышенного спроса.
