– Реально нет. Народ его любит.
– То-то и оно! Сталина тоже любили, а руки у него по локоть в крови! Жаль, очень жаль! Понимаешь, что они могут устроить на Девятнадцатой конференции? Ты внимательно читал ответ Яковлева в «Правде»?
– Внимательно. Одни слова. Ни одной конкретной мысли.
– Гена, что с тобой? Что ты там, в Тихославле, делал?
– Исидор Матвеевич, отпустите на недельку – за свой счет!
– Устал?
– Жуть. Надо проветриться.
– Проветриться? Хорошо. Полетишь в Томск. Знаешь, чья вотчина?
– Лигачева.
– Верно. Не удалось нарыть на правую руку – будем рыть на самого! Он много лет на области сидел. Не мог не наследить. Вперед, тебя ждут великие дела!
– Но, Исидор Матвеевич…
– Знаю, Марине не понравится. Жаловалась, что я тебя загонял, сын без отца растет, а сама скоро станет соломенной вдовой. Ничего не поделаешь. Реже всего видят мужей жены разведчиков. На втором месте журналисты. Я поговорю с ней. Вернешься из Томска – и сразу в Индию. Там проветришься. Договорились?
– Но…
– Не ной! В Индию обязательно возьми пару бутылок шампанского.
– Индусы «шампусик» любят? Я думал – «Рубин», «Гранат», «Кагор».
– Не умничай. Бутылки из-под шампанского они любят. Изумруды из них делают. От настоящих только специалист отличит. В отеле наших сразу спрашивают. Не продешеви! Купишь Марине какую-нибудь цацку.
– Кольцо с изумрудом, – усмехнулся Скорятин и решил обязательно купить там что-нибудь Зое в подарок.
– Иди, мизантроп! А то передумаю и отправлю в Индию Дочкина.
– Когда вылетать в Томск?
– Послезавтра. Денек можешь передохнуть.
Спецкор грустно кивнул, встал и двинулся к двери, вспоминая почему-то, как нес Мятлеву на руках через лужи, сквозь дождь, а она прижималась к нему, шепча: «Боже, что я делаю…» Останься он на день, всего лишь на один день… Взявшись за ручку двери, Гена замер, изумленный тем, как просто можно избежать лигачевского Томска и вернуться в манящий Тихославль.
– Ты чего застыл как богомол? – Исидор оторвался от верстки. – Иди, иди! Устал я от тебя.
– Исидор Матвеевич, скажите, а если у первого секретаря обкома две жены, это – частная инициатива или как?
– Конкретнее!
– У Суровцева многолетняя связь с Болотиной. Он дал ей квартиру в «осетре».
– Где?
– В новом доме.
– А Болотина – это кто?
– Я же говорил: директор библиотеки.
– …которая закрыла клуб «Гласность»?
– Ну да!
– Так что же ты молчал, Шерлокхолмище ты мое! Аморалка – это как раз то самое, за что любого можно зацепить и подвесить. Срочно в номер!
– Надо кое-что уточнить. Проверить слухи. Съездить в Тихославль.
– Туда и обратно. Очень важно! Там, – он показал в потолок, – готовят серьезные пертурбации, и генеральному нужны поводы, поводы! Даже рукотворные. Вроде Руста на Красной площади. Понял?
– Но…
– Не бойся! Марину я беру на себя.
«Благодетель!» – усмехнулся Скорятин, поклонился шефу и снова пошел к двери.
– Гена, вернись!
– Ну?
– Не «ну», а сядь! То, о чем ты сейчас подумал, – полная чушь! Давай-ка объяснимся раз и навсегда. – Он нажал кнопку селектора. – Генриетта, я занят. Давай, Гена, выпьем на посошок – по-русски! Ты что будешь – водку, коньяк, виски?
– Водку.
– Правильно. Самый чистый напиток. А я коньячку… Доктор прописал – для сосудов.
После «посошка» Шабельский рассказал, как принес Борису Михайловичу в Сивцев Вражек главу диссертации, увидел Марину и влюбился насмерть с первого взгляда. Потом он долго добивался, а добившись, подал на развод и попросил у Александра Борисовича и Веры Семеновны руки дочери. Отец почти согласился, но мать отказала наотрез: она знала Исидорову жену и даже приходилась ей дальней родственницей. Впрочем, все евреи – родственники, в этом их сила. Выпили «стременную». Исидор, осунувшись, вспомнил, как сошел с ума, узнав, что Марина наглоталась снотворного и лежит в реанимации. Он сидел у ее постели часами, жена относилась с пониманием, даже варила для глупой девочки куриный супчик и соглашалась, чтобы муж продолжал встречаться с молодой соперницей, но потихоньку, не разрушая семью и не травмируя детей. Ласская отказалась.
– Она у тебя гордая! – сообщил Шабельский, наливая «закурганную». – Или всё, или ничего. Имей в виду!
После «закурганной», которую казак пьет с полюбовницей за холмом, чтобы законная жена не видела, Исидор сознался: его ошеломила встреча с Мариной в Большом театре. А когда он узнал, что она замужем за Геной…
– Я ведь на тебя раньше как смотрел?
– Как?
– Не обидишься?
– Нет. Чего уж теперь…
– Бегает по редакции какой-то полулабазник. А ты, оказывается…
– Ну, и что я?
– А ты, оказывается, молодец. Марину Ласскую добыл! Не скрою от тебя, Игнасио, хотел я… ну, ты понимаешь… Или не мужик я! Не обиделся?
– Нет, на мужиков не обижаюсь.
– Но Марина Александровна сказала: «Ни-ког-да!» Теперь просто друзья. «Мы только знакомы. Как странно…» Что пьют после «закурганной»?
– «Шапошную».
– Не слышал. Как это?
– А это когда казак бросает оземь шапку и говорит: «Да ну вас всех на хрен, никуда я не поскачу!»
– Гена, ехать надо! Александр Николаевич два раза на дню звонит. А с Мариной я серьезно поговорю.
– Ага! Не дело бабе бранить, как мужик боронить…
Шабельский хлопнул собабника по плечу и взял с него слово, что тот не только перестанет ревновать, но вообще выбросит глупости из головы. Гена поклялся, а когда выпили «клятвенную», хотел спросить, был ли Исидор у Марины первым, или ее девичью любознательность удовлетворил раньше еще кто-то, но передумал, не желая омрачать застольную дружбу неделикатностью. Великодушие босса тоже не знало границ: на служебной «Волге» он довез ослабшего сотрудника прямо к подъезду.
– Ты с кем это так напился? – возмутилась Марина. – С Венькой?
– Не-а! С твоим Шабельским!
– Почему это с моим?
– С нашим, с нашим…
28. Дёма и Сёма
Зазвонил мобильник, и на вспыхнувшем экране высветился контакт: «секретарь Буханова». Спохватилась, сука рыжая! Скорятин смотрел на дисплей, мучительно воображая, как Алиса набирала его номер, щелкая по кнопкам коготками, которыми полчаса назад жадно впивалась в кофейную кожу индуса. Однажды она, забывшись, расцарапала в кровь Генину спину, и неделю он спал в футболке, жалуясь Ласской на холод в квартире, благо горячую воду в батареи еще не дали.
