– Толик, помоги, пожалуйста, господину перенести вещи! – не дожидаясь моего ответа, приказал Павел Николаевич боксеру.
И только тут до меня дошло, что Толик – телохранитель. Мне стало не по себе. Конечно, умом я понимал, что нужно обратить все в шутку и перейти в другое купе – ведь подобные обмены местами дело в поезде обычное. Но в душе уже набухало злое, не подчиняющееся разуму упрямство. Если бы он не произнес это мерзкое словосочетание «вам придется», мне, разумеется, пришлось бы согласиться – и эта повесть никогда не была бы написана…
– Товарищ, кажется, не слышит! – высказался Толик.
Я молчал, упершись взглядом в пол. Узкие черные ботинки моего внезапного утеснителя были такими чистыми, точно носил их ангел, никогда не ступавший на грешную землю. Кстати, у мальчишки-продюсера, отвергшего мой сценарий, были такие же дорогие, узкие, без единого пятнышка ботинки.
– Где ваши вещи? Давайте пособлю! – предложил телохранитель.
– Я на своем месте и никуда не пойду! – ответил я несколько истерично, но достаточно твердо.
– Не понял! – удивился Павел Николаевич.
– А что тут непонятного? – крикнул я и посмотрел на обидчика в упор.
Лицом он походил если не на ангела, то на студента-отличника из фильма семидесятых годов: румяное круглое лицо, вздернутый нос и большие очки. Но в зачесанных назад волнистых темно-русых волосах виднелась проседь, совершенно неуместная в его розовощеком возрасте.
– Повторяю еще раз: вам придется перейти в другое купе! Толик, помоги господину!
Я обратил внимание, что, сердясь, Павел Николаевич сжимает свои и без того тонкие губы в строгую бескровную ниточку.
– Почему? Вы не желаете со мной ехать? Вы меня боитесь? – спросил я с иронией и пожалел об этом.
Глаза у студента-отличника оказались совершенно свинцовые, а взгляд равнодушно-безжалостный.
– Я никого не боюсь. Толик, не сочти за труд – сходи за проводницей!
Телохранитель ушел, а Павел Николаевич снял и бросил на диванчик пальто, потом дорогой пиджак с металлическими пуговицами, затем развязал изысканный галстук и остался в тонких черных брюках и белоснежной сорочке, обтягивающей наметившийся животик.
«Он и рубашки-то, наверное, в стирку не отдает, просто вечером выбрасывает старую, а утром надевает новую, как женщина – одноразовые трусики!» – с обидой подумал я.
– Вы напрасно уперлись, – с укором проговорил Павел Николаевич, снял очки, и лицо его стало совершенно детским. – Вам все равно придется перейти в другое купе… Я с незнакомыми людьми не езжу.
– Тогда купите себе самолет и летайте со знакомыми!
– Самолет у меня есть. Но сегодня я вынужден ехать поездом, – совершенно серьезно объяснил он.
Явилась проводница. Было видно, что за вмешательство ей уже заплачено или во всяком случае обещано – и немало.
– Гражданин, перейдите, пожалуйста, в другое купе! – потребовала она.
– Почему?
– Потому что молодой человек хочет ехать со своим другом!
– Не перейду!
– Хотите, чтобы вас перенесли? – вяло удивился Павел Николаевич.
– Если вы до меня дотронетесь, у вас будут большие неприятности! – предупредил я.
– Да он пьяный! – показывая на меня пальцем, крикнула проводница. – Предъявите документ! Я сейчас наряд вызову!
– Наряд? Очень хорошо! – Я достал из кармана и помахал в воздухе «корочками» с надписью «Пресса».
Это было удостоверение одной популярной и очень скандальной молодежной газеты, где я вел рубрику «Архивная мышь». Вообще-то удостоверение мне как внештатнику не полагалось, но ответственный секретарь, мой давний приятель, выписал «корочки», чтобы я мог посещать очень дешевую редакционную столовую.
Проводница растерялась: деньги деньгами, а с прессой лучше все-таки не связываться. Журналист ведь вроде смоляного чучелка – потом не отлепишься… Она пообещала договориться с пассажирами из другого купе и ушла.
– Не люблю журналюг! – весело сообщил Павел Николаевич. – Продажные вы все людишки!
– А вы покупали?
– Неоднократно.
– Ну, меня вы пока еще не купили! И потом, я не журналист, а писатель…
– Писатель? Ну, это еще дешевле. Как ваша фамилия?
– Скабичевский…
– Странно. Мне показалось, что вы – Панаев…
Некоторое время мы молча сидели друг против друга. Телохранитель тем временем аккуратно повесил на плечики одежду шефа и стоял в дверях с каменным лицом, ожидая дальнейших указаний.
– Хорошо, – вдруг прервал молчание Павел Николаевич. – Я даю вам пятьсот баксов – и вы переходите в другое купе. Договорились?
Он махнул рукой – Толик раскрыл дорожный саквояж, извлек оттуда черную сумку-борсетку и протянул хозяину.
«Ничего себе кошелек!» – подумал я.
Мой попутчик небрежно достал из барсетки толстую, перетянутую резинкой зеленую пачку и отсчитал пять стодолларовых бумажек.
– Нет, – ответил я, отводя глаза от денег.
Павел Николаевич молча добавил еще столько же:
– Возьмите, вам же хочется. Смелее! В первый раз всегда страшно. – Он улыбнулся, и на его круглых щеках обозначились трогательные ямочки. Мне и в самом деле очень хотелось. Это была как раз та сумма, какую запросили с меня в автосервисе за полное восстановление «шестерки».
– Уберите деньги! – потребовал я.
– Ладно, отдаю все! – Он бросил на столик пачку и ребячливо подмигнул телохранителю.
– Зачем вы валяете дурака? Вы же все равно мне всех этих денег не отдадите!
– Отдам!
– Не отдадите!
– Конечно, не отдам.
Он надел очки и снова стал взрослым. Ямочки на щеках исчезли, как и не было.
– Зачем же вы тогда издеваетесь?
– Я вас искушал. И вы мне понравились. Давайте лучше выпьем! Толик, будь другом, накрой поляну. Мы тут с господином писателем о жизни побеседуем.
Телохранитель вынул из саквояжа две бутылки красного вина.
– Бургундское. «Кортон гран крю фэвле» восемьдесят восьмого года! – сообщил Павел Николаевич. – Очень милое вино. Вообще-то я больше люблю бордо, например «Шато Тальбо» восемьдесят девятого… Но оно капризное: откроешь – и нужно почти час ждать, пока резкость уйдет. Бургундское в дороге предпочтительнее. Или у вас другое мнение?
– А сколько оно стоит? – осторожно спросил я.
– Эх вы! Это про женщину сначала спрашивают: «Сколько стоит?» – а потом пробуют. С вином же все наоборот, сначала пробуют, а потом уже спрашивают: «Сколько стоит?»
Толик между тем вынул закуску: бутерброды с икрой и рыбой, уложенные в пластмассовую коробочку. В другой коробочке оказалась клубника. Потом он взял со столика и посмотрел на свет стаканы, поморщился и унес их прочь.
