То и дело раздавались подхалимские возгласы изумления в связи с возвратно-поступательной неиссякаемостью Второго Любимого Помощника:
– Ах, Владимир Георгиевич, уже третья! Крепка же демократия в России!
Бурбон – вероятно, давно уже отказавшийся от женщин в пользу водки, – старательно колотил по подносу, как по тамтаму, помогая высокому московскому гостю держать ритм. Скромная девица напилась и оказалась буйной. Она отобрала у временного поверенного его огромные очки и довольно изощренным образом нацепила их на свою правую ягодицу.
Катерина появилась в самый разгар «бордельеры». Длинное черное бархатное платье плавно и целомудренно облегало ее стройную фигуру. На высокой загорелой шее сияло подаренное мной колье. Строгая викторианская прическа делала мою гулену изысканно-беззащитной. Войдя, она застыла в оцепенении, точно юная виконтесса, зашедшая пожелать маменьке-графине спокойной ночи и обнаружившая ее в объятиях горбуна-конюха.
– Добрый вечер! – робко произнесла Катерина и попятилась.
– Добрый вечер, – механически отозвался Любимый Помощник, остужавший в этот момент свою державную мощь в бокале «Вдовы Клико».
Разглядев вошедшую, он смутился и, опрокинув бокал, стал застегивать брюки, второпях довольно болезненно прихватив себя «молнией». Да и вообще все развратствующие застыли в каком-то неловком испуге. Даже Гоша с Тенгизиком засмущались и отпустили свою жертву со словами:
– Ладно, телка, попасись пока…
А я, предчувствуя, что это появление может вызвать ярость у Оргиевича и безвозвратно погубить все мои заманчивые планы, постарался сделать вид, что не имею к вошедшей никакого отношения. Второй Любимый Помощник, освободив наконец крайнюю плоть из зубьев «зиппера», преисполнился подобающей значительности, оглядел залу и молвил:
– Что-то у нас тут непорядок в смысле питания…
Бурбон, ударив кулаком по подносу, закричал на официантов, и они бросились приводить в порядок сервировку, основательно нарушенную охотниками до настольной любви. А Катерина тем временем подошла ко мне, материнским движением заправила в брюки рубашку и платочком стерла с моего лба испарину сладострастия.
– Тебя же просили, – зашипел я. – Уходи немедленно!
– Зайчуган, в номере так скучно…
Тем временем ко мне, натыкаясь на стулья, подскочил лишившийся своих очков временный поверенный и потащил к Оргиевичу.
– Твоя? – грозно спросил тот, кивая на Катерину, задумчиво нюхавшую веточку сельдерея.
– Моя, – чувствуя, как холодеют уши, ответил я.
– Жена?
– В каком-то смысле… Знаете, такая ревнивая…
– Знаю. Уступи!
– Не связывайтесь, Владимир Георгиевич! – на всякий случай предупредил я.
– Уступи – не пожалеешь!
– О чем речь, Владимир Георгиевич! – радостно крикнул временный поверенный, словно речь шла о его секретарше. – Берите!
– За Прекрасную Даму, навестившую наш скромный уголок! – провозгласил Второй Любимый Помощник, поднимая бокал.
Катерина потупила глаза и покраснела от удовольствия.
Официанты под руководством суетящегося Бурбона тем временем на длинном подносе внесли огромного угря. Под горячее Оргиевич, уже обнимая Катерину за талию, провозгласил:
– За президента! Дай Бог ему здоровья!
– За президента! – гаркнула свита.
Зазвенели ножи и вилки. А через четверть часа Катерина, смерив меня победно-насмешливым взглядом, уже уводила из зала Второго Любимого Помощника. Оргиевич на пороге оглянулся и наставительно сказал:
– Вы тут не балуйтесь без меня! Нам с Катей поговорить надо. Мы скоро вернемся…
– М-да-а, – молвил временный поверенный, подслеповато глядя им вслед, – здорово ты это, Павлик, подстроил.
– Ничего я не подстраивал!
– Ну не надо! Своим-то не надо…
Разврат продолжился. Гоша и Тенгизик, проявляя непонятное постоянство, отыскали под столом свою тихо плачущую блондинку и возобновили надругательство. Один из официантов от всего виденного и пережитого свалился в обморок. Его унесли. Бурбон припал на залитую вином скатерть и душевно беседовал по-французски с головой съеденного угря. Я, выхлебав фужер водки, пошел обессиленно мстить Катьке с пьяными танцорками.
Оргиевич и Катерина в ту ночь так и не вернулись…
– Ну и стерва она у тебя, – заметил временный поверенный, подозрительно протирая вернувшиеся к нему очки.
Мы ехали домой по пустынным парижским улицам. Было утро, и листва каштанов выглядела серой, как на черно-белой фотографии. Да и вообще весь мир был послеразвратно сер и тошнотворно пресен.
– Стерва, – согласился я. – Но ты думаешь, ей сейчас с ним хорошо? Нет. Она не от этого тащится…
– А от чего?
– Не дай бог тебе узнать!
Именно в то утро я начал смутно понимать, что истинное удовольствие Катька получала лишь в одном случае – когда видела разъяренное лицо мужика, орущего в бессильной злобе:
– Стерва! Я ненавижу тебя! Ненавижу!!
В этом был ее настоящий оргазм, ради которого она могла подолгу таить в своей умной головке самые изощренные многоходовки, могла идти, ползти, красться к своей счастливой женской судороге месяцами и однажды добиться своего:
– Стерва-а-а!
10. Государственная измена
На следующий день Второй Любимый Помощник, свежий и бодрый после утренней сауны с массажем, начал деловитый обход российской части авиационной выставки. В этом государственном муже, сосредоточенном, резко отдающем команды референтам, трудно было признать вчерашнего Оргиевича, начавшего со сметаны, а завершившего «бордельеру» в постели моей секретарши. Катерина была при нем, и по взглядам, которыми они обменивались, мне стало ясно: мерзавка выступила с показательной программой и по всем видам получила высшие баллы.
Я шел следом за ними, стараясь удерживать на лице счастливую улыбку кормилицы, выдающей свое дитятко замуж за хорошего человека. Но в душе, в душе была тоска, был ноющий нарыв, вдруг дергавший так, что в глазах темнело от отчаяния: «Как же я теперь буду без этой стервы, суки, гадины, предательницы, без этой трахательной куклы? Как я буду без нее?» У нее же в кулаке моя игла! Я и представить себе не мог, что мне будет так тяжело терять Катьку.
– Не переживай, Павлик, – успокоил, заметив мое состояние, временный поверенный. – Вернется. У Оргиевича никто долго не держится.
Свита медленно двигалась вдоль стендов, пялясь непроспавшимися глазами на чудеса загибающейся российской авиации.
– А это еще что за прокладка с крылышками? – скривился Второй Любимый Помощник Президента.
– А это, Владимир Георгиевич, – гнусно воспользовавшись моим состоянием, попытался влезть в разговор Братеев, – уникальная разработка, к сожалению…
