Слава иногда подсказывал, как организовать интерьер. Я советовался с ним, как подобрать мебель, когда обустраивал квартиру.
Игорь Бэлза: У него было отменное чувство вкуса.
Никас Сафронов: Прирожденное. Вы же из польских аристократов и свою родословную ведете со времен крестовых походов. Он мог бы стать кем угодно. В нем было все: интеллект, эрудиция, тонкость восприятия, словоохотливость. Когда он рассказывал о своих женщинах и связанных с ними приключениях, я получал такое удовольствие, словно мне читали Александра Дюма. Его истории не были пошлыми, скорее трагическими, и в них отсутствовало вульгарное хвастовство какого-то красавчика. Это было всегда элегантно, такой вот образ Жоффрея де Пейрака из фильмов об Анжелике, и все женщины, разумеется, в него были влюблены.
Слава был по-настоящему красивым мужчиной с аристократической внешностью. Он привлекал внимание. Высокий рост, магический взгляд, невероятное обаяние. Вкус во всем: в еде, в одежде, в выборе музыки. В одежде были приоритеты – любил галстуки-бабочки.
Я еще тогда рисовал котов. У моей сестры много кошек, и я одно время возмущался, потом подумал: «Старая дева, никого у нее нет». И решил даже купить для ее котов соседнюю квартиру, которая продавалась. В советское время я изучал старых мастеров и сделал с их работ много-много копий. У меня скопились рулоны таких холстов. Со временем я стал дополнять их композицию котами и кошками. Бэлза часто подсказывал мне сюжеты, какого кота к какому портрету пристроить. Это были девяностые годы. Если Слава говорил: «Это вообще не похоже ни на кота, ни на кого из их кошачьей породы», тогда я заменял кота лисой, или бобром, или еще кем-то, хотя это было не в моих интересах. Так возникли серии «Люди – животные», «Люди – кошки», «Люди – собаки». Я нарисовал под его влиянием одну из самых таинственных кошачьих пород – мейн-куна. Я постоянно искал кота килограмм на пятьдесят. Он говорил: «Ты сам мейн-кун! Зачем тебе такой кот?» Я ему отвечал: «Я сделаю свой портрет в образе мейн-куна, который держит кисточку и палитру».
Так что ваш отец повлиял на мою творческую жизнь очень благотворно. Когда общаешься с Бэлзой, то не хочется общаться с тусовкой. Потому что она уже выглядит пошлой. Вокруг крутятся одни бузовы. Бэлза никогда не позволил бы себе опуститься до обсуждения кого-то на телевидении. Он всегда говорил со знанием темы, и это не было поверхностно, чувствовалось глубокое знание своего предмета. Любого предмета. Будь то проза или поэзия, Есенин или Пастернак. Он знал литературу основательно. У него была фантастическая память. Он был импровизатором, говорил легко и не попадал впросак. А многие из телевизионных ведущих попадали. Не буду называть фамилии.
Святослав был человек-энциклопедия. Если он писал бы книги, оставил бы после себя многотомное собрание сочинений. У меня была хорошая компания, все они дружили. Именно у меня в мастерской начали общаться Олег Табаков и Слава Говорухин. Такой вот был круг людей.
Бэлза много рассказывал о Паваротти и настолько меня вдохновил, что я поехал в Италию и написал портрет великого певца. И потом один набросок я подарил, по совету Славы, гостинице «Европейская» в Петербурге, где останавливался Паваротти. Теперь в ней мне бесплатно предоставляют тот же номер люкс.
К Бэлзе относились с восхищением и уважением. Как в сказке Шарля Перро «Золушка». «Королевства маловато, развернуться негде», – говорит Раневская, которая тоже была знакома со Славой.
Игорь Бэлза: Что вас объединяло?
Никас Сафронов: Он любил мое искусство, как ни странно. Ему нравились мои картины.
Игорь Бэлза: А вам что в нем нравилось?
Никас Сафронов: В нем? Все! Иметь такого друга, даже посоветоваться с ним или позвонить, – уже большая радость и удовольствие. А встречаться с ним, общаться… Не всегда оцениваешь, когда общаешься с таким человеком, его неординарность и талант, а когда его нет, вдруг понимаешь, что с ним ушла целая эпоха.
Мне кажется, благодаря Бэлзе состоялся Денис Мацуев. Он его активно поддерживал и настолько серьезно представлял, что все стали замечать. Вот в конце концов, кто-то лучше играет, кто-то хуже. Но пробиться в искусстве очень сложно. Например, Пикассо. Картина – подлинник, но у вас ее никто не купит, даже его родственники. Скажут, что это вовсе не Пикассо. Все будут считать ее копией. Чтобы доказать, что это настоящий Пикассо, нужно обладать даром красноречия и авторитетом известного искусствоведа.
Так же происходило с оценкой Святославом Бэлзой молодых музыкантов и певцов. Стоило ему во всеуслышание со сцены или с телевизионного экрана аргументированно заявить, что некто в музыке не лыком шит, как этот некто незамедлительно обретал имя. Он дружил с Юрием Башметом, с Николаем Петровым, из молодых – с Николаем Цискаридзе. Его добрые слова в адрес кого-то из музыкантов или певцов можно сравнить с получением красного диплома.
Игорь Бэлза: Знак качества.
Никас Сафронов: Красный диплом или знак качества – это не так существенно. Важно, что этот человек был признан находящимся на другом, более высоком уровне профессионального мастерства. Мне кажется, Бэлза был из тех людей, кто пытался сделать достоянием масс мировую музыкальную классику и все значительное и талантливое, что существует в современной музыке. Я очень горжусь дружбой с вашим отцом. Для меня его уход – травма, невосполнимая потеря. Был на Ваганьковском, возложил цветы. Чувствую, что надо опять его навестить.
Игорь Бэлза: Вы оба родились в апреле. При общении вы наблюдали друг в друге какие-то общие черты или привычки?
Никас Сафронов: Мы оба коты. Мы по жизни такие вот, никому не принадлежащие, не выгуливаемые кем-то коты, а коты, существующие сами по себе. Потом апрель – такой знак очень привлекательный. Апрель – первый божественный месяц в гороскопе. Заклание агнца Божьего. Апрель – это когда март заканчивается, снег сходит. Начинается первое пробуждение настоящей весны, когда все цветет. Радость, внутреннее наполнение, позитив, надежда, уверенность – это все было в нем и во мне. Мне кажется, мы могли бы невольно приходить на те же самые места, где поют соловьи. Потому что это звуки ликующей жизни. Он был жизнелюб, я тоже жизнелюб; он позитивный, я тоже. Он всегда рассматривал все с позиции «хорошо», а не с позиции «плохо». Плохое легко увидеть, а может, в каком-то плохом человеке и что-то хорошее есть. И все-таки мы мало общались из-за моей занятости и его.
Игорь Бэлза: Вы рисовали картины по заказу отца или его портреты?
Никас Сафронов: Я сделал набросок. Покажу его вам. Это, надеюсь, превратится в портрет законченный, большой. Когда пишешь по заказу, много работ делаешь и получаешь за это деньги. Но он не вмещается в этот объем, его нельзя с ходу писать, чтобы получить, заработать. Он должен остаться, может быть, даже неоконченным, как у Серова «Николай II». Но он должен быть вечным. Запоминающимся, импульсивным, необычным. Для этого портрета надо другой холст, его нельзя писать, как Монику Беллуччи. Его надо писать по-другому. Он человек, которого надо угадать. Просто написать знакомое лицо или узнаваемое – это одна история. Ему нужен Микеланджело, нужен художник, который должен почувствовать его изнутри, почувствовать всю его глубину. Может быть, я даже не созрел для написания портрета Бэлзы. Для всех других созрел, сорок четыре президента написал вместе с королями. Но Бэлза – это особый формат, духовный сгусток энергии, который нужно ощутить и передать красками, мазками на холсте. Я еще сделаю это!
