Игорь Бэлза: Отец был талантливым рассказчиком. В одном интервью Сергей Александрович Соловьев, наш знаменитый режиссер, сказал, что Бэлза был замечательным сплетником, его сплетни касались великих людей из давно ушедших эпох. Скажите, Никас, его рассказы вдохновляли вас как художника?
Никас Сафронов: Его рассказы перешли в мои рассказы, которые потом я рассказывал другим от своего имени. Он знал анекдоты о художниках. Вот, например. Репин идет зимой по снегу в Пенатах с Корнеем Ивановичем Чуковским. Корней Иванович видит на снегу след от собаки. И ногой машинально закидывает снегом этот след. И вдруг Илья Ефимович хватается за голову и говорит: «Что вы наделали! Я третий день хожу наблюдать за этим уникальным янтарным цветом!» Такие вот истории – сочные, вкусные, живые. Или в тех же Пенатах… Эта история сейчас где-то в интернете ходит. Пенаты, лето, Илья Ефимович ждет гостей. Приходят три нувориша из Петербурга и говорят: «Илья Ефимович, можно к вам обратиться? У нас есть ваша работа». Он отвечает: «Что вы говорите? Покажите!» Они открывают, и он видит там «Бурлаков» с каким-то ужасающим фиолетовым фоном. Потом портрет казака с синей бородой, пишущего письмо турецкому султану. Но с сине-зеленой бородой, тоже ужасающей. И с открытки рыночной – «Лев Николаевич Толстой». Он спрашивает: «Где вы это взяли?» Они называют. «Триглоты, идиоты!» – начинает ругаться Репин. Те сворачивают холсты и говорят: «Зря, Илья Ефимович, отказываетесь от своих картин. Они совсем не плохие!»
Бэлза рассказывал много подобных интересных историй. Например, в Лондон приехал как-то Ренуар и встретил там коллекционера-нувориша. Он говорит: «Вы знаете, у меня есть Руссо». Тот говорит: «Что вы говорите!» – «Да, у меня есть Руссо, хотите, покажу?» Тот говорит: «С удовольствием, конечно!» Он его привозит к себе домой, на цыпочках проходит в залу. Заворачивает занавесочку с мольберта. И тот видит, что это отнюдь не Руссо, а его, Ренуара, работа, но в черных тонах. И говорит: «А не много ли черной краски в этой работе?» – «Что вы, молодой человек, это же Руссо, это же великий художник!» Ренуар продолжает: «Это, вообще-то, я рисовал». – «Что вы говорите? Вот скоты! Вместо Руссо подсунули мне какое-то ничтожество, бездарного молодого мазилу».
Слава, конечно, по-другому эти истории рассказывал, они были вкусные, понимаете? Бэлза – герой прозы Михаила Лермонтова. Кстати, его отец с Андрониковым дружил. Это великий чтец! Это общение и Славу тоже напитывало. Бэлза – особый мир в нашем обычном мире, это особый человек, который украсил, обогатил и не осуществил себя даже на четверть, а мог бы и написать огромную серьезную книгу. Потому что нужно было зарабатывать, крутиться, вертеться. Иногда мы не можем сосредоточиться на чем-то нужном и важном, а все мелочимся и себя растрачиваем.
Игорь Бэлза: Вы видели его и на сцене, и в неформальной обстановке, как принято говорить, «без галстуков». Замечали ли вы в нем какие-то изменения?
Никас Сафронов: Он не менялся. Я же сказал, это человек настолько интеллигентный, что не ковыряет в носу, даже когда остается один. Он другой. Он не опустится в бане до мата-перемата. Ты всегда будешь при нем стесняться выругаться, не будешь с ним материться, говорить какую-то похабщину, рассказывать истории, которые недостойны его уха. Ничего такого ты при нем себе не позволишь. Не захочешь в его глазах выглядеть мелкой шантрапой. Он был совершенно другим человеком. Он сам по себе личность настолько яркая и масштабная, что если занимался бы только музыкой – стал бы величайшим композитором, если занимался бы живописью – стал великим художником.
Игорь Бэлза: Уверен, вы знаете, что Святослав Игоревич – автор большого количества предисловий, послесловий к шедеврам мировой классики. Общение с ним как-то повлияло на ваш круг чтения?
Никас Сафронов: Я вернулся снова к Александру Дюма.
Игорь Бэлза: А ведь отец был автором предисловия к полному собранию сочинений Дюма, которое вышло, когда еще существовал СССР.
Никас Сафронов: Я под его влиянием снова вернулся и к Александру Дюма, и к Артуру Конан Дойлю, и к Эдгару По… Он рассказывал, и я вдруг понял, что забыл о том, что было для меня интересным чтением в детстве, на чем я рос и воспитывался. И я начал перечитывать эти книги, открывать их для себя заново через его рассказы о них. Он вернул меня в детство, хорошее, фантазийное, мечтательное, когда я зарывался в сугроб и мечтал стать капитаном Бладом или летчиком. Бэлза был романтиком, и все, кто с ним общался, становились тоже романтиками. Я не стал исключением.
Игорь Бэлза: О ком из выдающихся музыкантов, постановщиков, артистов, поэтов, художников он говорил с особым восхищением?
Никас Сафронов: Римский-Корсаков для него был особенной личностью. Пастернак. Он очень любил Евтушенко, дружил с ним. У нас было совпадение оценки творчества Уильяма Тёрнера, британского художника, акварелиста, которого он тоже любил. Это был также Валентин Серов. Он любил все, что было изысканно, все, что было исторично и не случайно. Он не очень принимал перформансы, инсталляции. Понимал, что такое «Черный квадрат». Бэлза, например, открыл для меня, что в 1617 году Роберт Фладд, врач и оккультист, изобразил точно такой же черный квадрат, но назвал его «Великая тьма». То же самое сделал в 1881 году изобретатель монохромной живописи, эксцентричный писатель и журналист Альфонс Алле. И назвал свою композицию «Драка негров в подвале». И всех их мне открыл Бэлза.
Я понял, что Малевич не первичен, а вторичен, даже третичен. Что, назвав свое творение манифестом, он в нужное время попал в самую точку. Бэлза с почтением относился к Малевичу и очень любил Кандинского. Но больше его привлекала готика, эпоха Возрождения, восемнадцатый век, то есть Ватто, барочные писатели, художники, музыканты. Он был одиноким романтиком, не осуществившим себя до конца.
Игорь Бэлза: Общаясь с ним, не заметили ли вы изменений в его отношении к жизни?
Никас Сафронов: Знаете, даже когда он болел, он не показывал этого, он был не нудный. Он – это праздник: всегда улыбался. Что у него там на душе было, что там происходило с его здоровьем, этого никто не знал. Он никогда не декларировал, что болеет. Не нудил, не жаловался. Об этом никто не знал. Наложил табу – говорить о своем здоровье. Исключал в разговоре эту тему.
Игорь Бэлза: Когда вы виделись последний раз, может быть, вспомните, о чем говорили? И что это была за встреча?
Никас Сафронов: Он был на моем дне рождения, и в том же году его не стало. Это произошло…
Игорь Бэлза: 3 июня.
Никас Сафронов: Он был у меня на дне рождения 8 апреля.
Игорь Бэлза: 2014 года.
Никас Сафронов: Мы обсуждали с ним варианты, кого пригласить. Он предложил пригласить Софи Лорен, поскольку я с ней дружу. Я сказал, что приглашу. Слава хотел с ней встретиться. То ли он зашел ко мне, то ли мы пересеклись в консерватории. Потом он куда-то исчез, пропал. Я иногда уезжаю в Европу или в Азию, и меня нет месяцами. Знаете, например, Николай Николаевич Дроздов похудел. Ездил специально на острова, чтобы ограничить себя в еде. Он весил сто два килограмма, а сейчас – семьдесят четыре. Все решили, что он больной, умирающий, что он при смерти. Но уход вашего отца был неожиданностью. Слава Бэлза был в полном расцвете сил, молодой, красивый, спортивный.
