Игорь Бэлза: И последний вопрос, что лично означал для вас его уход?
Никас Сафронов: Потеря духовной, энергетической составляющей, которая навсегда ушла. И с ней из меня тоже что-то ушло, понимаете? Ощущение чего-то недостающего. Например, я хочу позвонить, спросить, как назвать эту картину, и уже не могу. Я, например, хочу позвонить, пригласить его, а его нет.
Я спрашивал Говорухина о том, как он отнесся к смерти вашего отца. Он ответил, что уже почти не с кем общаться. Время пришло другое, неинтересно стало жить. Когда уходят такие люди, как Святослав Бэлза, как Олег Табаков с присущей ему сердечностью и тот же Станислав Говорухин, жизнь становится тусклой. Уходят лучшие граждане мира.
Игорь Бэлза: Большое спасибо.
Интеллектуал без всякой фанаберии
Беседа с доктором юридических наук, профессором, генерал-полковником, председателем Православного Палестинского общества Сергеем Вадимовичем Степашиным
СЕРГЕЙ СТЕПАШИН:
«Он был естественным человеком. Это поражало. Вторая неотъемлемая особенность его личности – потрясающая образованность»
Игорь Бэлза: Сергей Вадимович, перенесемся в те далекие времена, когда вы первый раз увидели Святослава Игоревича. Расскажите, когда это было, при каких обстоятельствах? Может быть, вспомните, о чем разговаривали?
Сергей Степашин: Сначала я Святослава Бэлзу увидел по телевизору, как, наверное, большинство людей моего поколения в Советском Союзе. Ваш отец – человек очень широкого формата. Он и сам прекрасный словесник, если так можно сказать. Высокоинтеллектуальный человек. Познакомились мы очень давно – после записи передачи «Романтика романса». Хотя и до этого мы пересекались на разных мероприятиях. Перекидывались друг с другом репликами. А здесь зашли чайку попить и разговорились. И, как ни странно, беседа получилась, и было ощущение, что мы с давних пор знакомы. Говорили о книгах, о литературе, о культуре, о поэзии и ни слова о политике.
Игорь Бэлза: Это правильно.
Сергей Степашин: Он всегда эту тему деликатно обходил и, наверное, правильно делал. А затем встречались уже довольно часто. У нас была удивительная поездка в Таганрог в 2010 году на 150-летний юбилей Антона Павловича Чехова. Мы летели вместе с Зурабом Соткилавой. Святослав вел концерт. Я прочитал рассказ «Смерть чиновника». И там, собственно, мы подружились. Потом встречались достаточно часто на концертах. Он даже вел мой юбилейный вечер.
Когда мне исполнилось 60 лет, я его пригласил к себе на день рождения, и он тоже там выступал, как условный тамада, шутил, рассказывал всякие побасенки из прошлых лет. Вот так у нас сложились отношения. Последний мой звонок ему был за несколько дней до его кончины, когда он уже находился в Германии. Но в его голосе звучали оптимистические нотки. Часто бывают люди, которые внешне – одни, а внутри, как правило, – другие, а у него внешнее и внутреннее совпадало. Это был Святослав Бэлза.
Игорь Бэлза: Скажите, пожалуйста, а что для вас лично значил Бэлза?
Сергей Степашин: В советское и в наше время, давайте будем откровенны, очень не хватает людей, вписывающихся в общее представление тогда о советском, а сейчас о русском человеке. Ваш отец напоминал встречи моей бабушки с ее подругами. Она у меня была коренная петербуржка, еще с тех, что называется, царских времен. Деликатность в ней – удивительная, русский язык – потрясающий. Мне повезло, я в Ленинграде учился в хорошей школе, поэтому ценю литературный язык. Поэтому я так ценил личное общение со Святославом. Конечно, умение вести беседу у него было. Он мог влюбить в себя. Он располагал к себе, это было не наигранно. Он был естественным человеком, вы это, как сын, хорошо знаете. Это поражало. Вторая неотъемлемая особенность его личности – потрясающая образованность. Он был великим импровизатором. Он вел конферанс, рассказывал, называл многие имена, особенно когда представлял со сцены и телеэкрана классическую музыку. А тут, конечно, важна образованность. Человек действительно жил в двадцать первом веке.
Игорь Бэлза: Мне некоторые папины товарищи говорили, что отец рассказывал о событиях прошлого с такими подробностями, как будто был их свидетелем. В беседах с ним у вас возникало такое ощущение или, может, какое-то другое?
Сергей Степашин: Святослав действительно был реальным свидетелем многих событий, общался лично с великими деятелями культуры. Ему, я считаю, повезло по жизни, хотя он жаловался на судьбу. Он говорил о том, что, вместо того чтобы играть в футбол и бегать по двору, его постоянно водили играть в консерваторию. Ему отбили интерес стать самому композитором, так он, по крайней мере, говорил. Но все-таки благодаря своему отцу, вашему дедушке, круг общения был у него потрясающий. Пастернак, Ахматова… Поэты со своей позицией и с тем представлением о достоинстве и чести, что было в том самом девятнадцатом веке. Поэтому ваш отец, что называется, оставался самим собой, а не играл. Это была его внутренняя жизнь. Давайте откровенно говорить: порода есть порода, ее не переделаешь. Общаться с ним было просто в кайф. Он сидел напротив меня, мы с ним чаи гоняли и разговаривали. Есть такие люди: придет человек, высосет у тебя все. Думаешь: «Поскорее бы ушел, как же ты меня достал». А с ним – счастье. И похоже, у меня с ним была психологическая и нравственная совместимость. Тем более мы читали одни и те же книги, разница в возрасте у нас не очень большая – десять лет. Он сорок второго года, а я пятьдесят второго. У него – Москва, у меня – Петербург. И было счастье, когда мы могли поговорить обо всем на свете, кроме опять же политики. Хотя, я думаю, ему очень иногда хотелось у меня кое-что спросить. Но когда я прочитал рассказ «Смерть чиновника», он, наверное, все понял.
Игорь Бэлза: Для большинства людей Святослав Бэлза ассоциировался с джентльменом в неизменном смокинге и бабочке, виртуозно владеющим русским языком…
Сергей Степашин: И французским, насколько я знаю.
Игорь Бэлза: В данном случае да, он владел многими языками: чешским и польским; французским не очень, английским лучше. Он прекрасно разбирался в искусстве, был человеком энциклопедических знаний и любящим иронизировать не только над собой, но и над собеседником. Вы общались с ним не только на официальных мероприятиях, но и, как сейчас принято говорить, на мероприятиях «без галстуков». Каким он был на сцене и каким, скажем так, в более свободном общении? Менялись ли его поведение, манеры?
Сергей Степашин: Да, потому что все-таки на сцене – это на сцене. Ты же работаешь, выступаешь перед публикой. Нельзя же матом ругаться и выходить полупьяным на эту сцену, как делают некоторые артисты. Кстати, неплохие артисты, как они себя представляют.
Мне повезло, потому что мы друг друга понимали и чувствовали. Я не знаю, как относились к нему другие. Между нами не было никакой фанаберии, а вместо лица не возникала маска. Я тоже люблю иногда подколоть, и, может, в этом мы сошлись, обладая чувством юмора на грани сатиры, которым иногда может обидеть человека. Но при этом ему была свойственна удивительная деликатность. Он очень легко входил с человеком в контакт, в разговор. Тем более что мы не только «без галстуков» общались, а могли и по стопочке пропустить, поговорить, пошутить. И таких встреч, к счастью, было достаточно много, особенно в последнее время.
