Александр Ширвиндт: Понимаешь, я же еще прекрасно помню твоего дедушку.
Игорь Бэлза: Игоря Федоровича.
Александр Ширвиндт: Игоря Федоровича. Интеллигентнейший, тончайший человек, и они очень дружили с моей мамой.
Игорь Бэлза: Да что вы говорите?
Александр Ширвиндт: Они были большие друзья.
Игорь Бэлза: Я этого не знал.
Александр Ширвиндт: А теперь знай. Они были друзья, и, когда мать работала в филармонии, они плотно общались. А твой папа же младше меня. Сколько папе лет?
Игорь Бэлза: Он 1942 года рождения.
Александр Ширвиндт: 1942 года. Конечно, он пацан. А я 1934 года. Это сейчас одно и то же, а когда были посвежее и помоложе, разница существовала между нами огромная. Я уже был в этакой театрально-богемной тусовке, а твой папа еще был пацан, а потом уже мы часто встречались в Доме актера.
Игорь Бэлза: Это который на Арбате, да?
Александр Ширвиндт: Который сгорел и находился на площади Пушкина, угол Пушкина и Горького. Был знаменитый Дом актера с Царёвым и Жаровым. И там мы безумствовали. Потом мы решили, что надо быть еще и интеллигентными, и стали ходить в консерваторию, в зал Чайковского, в Дом композитора. Сейчас это не те пристанища для творческой интеллигенции, что были прежде, – так называемые Дома творчества. Сейчас мы бьемся с этим Домом актера, что на Арбате. То выгоняют, то денег нет, но основная суть в том, что исчезла атмосфера клубности. Ее заменила беготня, эсэмэски, селфи и так далее. А раньше это были действительно очаги общения. Дом композитора, кстати, к ним также относился. Директором в нем был Луковников. Сейчас его никто не помнит. Замечательный, интеллигентнейший был человек. Твой папа туда тоже часто заходил.
Игорь Бэлза: Через связи дедушки туда, вероятно, попадал.
Александр Ширвиндт: Там была своя молодежная тусовка. В Доме композитора особенно хорошая. Вот тогда мы и стали как-то общаться. Это, наверное, началось с середины 60-х годов. Значит, твой папа был совсем молодым. Я был не такой свежий, но еще мог перебежать из Дома актера в другой Дом. И так вот покатилось по накатанной дороге. Вообще, у меня твой отец всегда ассоциировался с журналистами. Я всегда их боялся, постоянно гонял этих интервьюеров.
Я стал уже каким-то Пименом. Все же друзья перемерли. Я превратился в атрибут ритуальных услуг. Ужас. А в данном случае я не могу тебе отказать и не вспомнить твоего отца. Он был штучная фигура. Яркая индивидуальность – это всегда дефицит. Твой отец был уникален по всем параметрам. И где бы мы ни встречались, всегда были рады друг другу. Приходилось общаться и в Английском клубе. Раньше, лет двадцать пять назад, там еще была какая-то интеллигентская прослойка, потом все разбежались. Когда в Английском клубе появлялся твой отец со своей вечной бабочкой, это придавало особый аристократический лоск всему нашему сборищу. К тому же он был энциклопедически образованным человеком, особенно в музыкальном отношении. Прелесть состояла в том, что у него был плохой музыкальный слух. Ты это знаешь?
Игорь Бэлза: Знаю. Зато у меня музыкальный слух абсолютный.
Александр Ширвиндт: Это вообще анекдот. Я никогда не забуду, как мы от Английского клуба кого-то решили поздравить. Нас было четверо.
Игорь Бэлза: Петь на каком-то мероприятии, да?
Александр Ширвиндт: Поздравлять куплетами. Куплеты незамысловатые. Слава говорит: «Я петь не буду». Я удивился: «Как это не будешь?» Оказывается, у него нет музыкального слуха. Это было для меня потрясением. Слух у него был замечательный. Вкус, слух и так далее. У него отсутствовала возможность воспроизвести мелодию. Но это ничего не значит. Он человек трогательный и внимательный. Показателен один случай. Был какой-то концерт в Большом зале консерватории. Кажется, это был концерт, связанный с Владимиром Васильевым и его женой Катей Максимовой. Слава его вел. Я был там с супругой, и мне в этот день дали орден. Ну орден и орден. И вот он ведет концерт и вдруг говорит: «Ой, кстати, не забыть бы. Я хочу сегодня поздравить Александра Ширвиндта с правительственной наградой – орденом „За заслуги перед Отечеством“. Он находится сейчас в зале». Ну зачем все это?!
Игорь Бэлза: Чтобы уважить мэтра.
Александр Ширвиндт: Вот это у него проявлялось во всем. Такая настоятельная доброжелательность, причем не напускная, а абсолютно органичная. Он иначе не мог. Слава обязательно должен был оставаться внимательным к друзьям и по-джентльменски вежливым к окружающим. Где бы он ни появлялся – в Английском клубе или в Академии искусств. Вспомню про Академию искусств. Эта Академия сделана немыслимыми усилиями покойного Николая Петрова. Потрясающая была личность. Он и внешне напоминал танк, идущий вперед и сокрушающий преграды на своем пути. Именно он пробил эту академию, до сих пор существующую на птичьих правах. Ну, одна из многих академий в Москве. И в ней все-таки собрались талантливые и хорошие люди. Их, кстати, очень мало. Тем более что половина из этого малого числа уже покойники. И один из первых академиков был твой отец. Это вполне логично, потому что весь его облик, внутренний и внешний, действительно был академическим. Вся эта приблатненность, в которой мы живем или же при ней присутствуем, поглотила все настоящие чувства и благородные манеры, а твой отец выглядел на этом фоне белой вороной. И всегда, когда эта приблатненная действительность натыкалась на него, она вздрагивала от неожиданности и пугалась. Слава – это необыкновенная индивидуальность, непохожесть ни на кого. Глобальная эрудиция, доброжелательность, изящество, вкус, шарм.
Игорь Бэлза: Я знаю, вас связывало много мест. Среди них и поселок «Красновидово», и Московский Английский клуб, вы его уже упомянули. И Академия искусств, и Союз театральных деятелей. Вспомните пожалуйста, как часто вы с папой встречались и какие темы наиболее часто обсуждали?
Александр Ширвиндт: Какие темы? Хорошее застолье или будет ли хорошим застолье. Хорошее общество и сопутствующие ему шикарные женщины. В «Красновидово» мы редко встречались, потому что мы редко там бывали, но иной раз гуляли в окрестностях.
Игорь Бэлза: Рядом с Истрой.
Александр Ширвиндт: По-над речкой, конечно, гуляли. Говорили не о Дебюсси и не о консерватории, а только о бабах и о друзьях и еще о том, куда бы на недельку рвануть.
Игорь Бэлза: Понятно. Мне всегда казалось, что отец, как пылесос, всасывает в себя от всех, с кем общается, новые знания. У меня техническое образование, и он внимательно слушал, когда я рассказывал ему о том, какие покрышки лучше покупать или почему вот этот телефон лучше, а вот этот компьютер хуже. Я заметил, что такое любопытство проявляется в нем не только при общении со мной. Вот он мог разговориться после концерта с бабушкой-уборщицей или с гримером, и целый час они могли общаться. И сам он что-то вещал, пытался просветить людей, а потом еще слушал, что ему рассказывали, и запоминал.
