Александр Ширвиндт: Он общительный и любознательный был человек. Да. Это вот такая черта. Такой же, помню, был Зиновий Гердт, наш Зямочка. Он постоянно хотел обнаружить что-нибудь очень интересное. Через секунду он понимал, что это ерунда, а иногда что-то обнаруживал и это прятал в запасник. Пригодится. Твой отец такой же.
Игорь Бэлза: И жили они в одном доме?
Александр Ширвиндт: Да, да, да, а потом замечательно, твой отец вел цыганский образ жизни. При нем всегда был, я помню, такой чемоданчик…
Игорь Бэлза: Портплед.
Александр Ширвиндт: Да, портплед, и там лакированные ботинки и еще чего-то. Утром он в Новосибирске, вечером в Душанбе.
Игорь Бэлза: Да, да, да.
Александр Ширвиндт: Это мотание было круглосуточное.
Игорь Бэлза: К сожалению, это так. С одной стороны, я рад, что у отца сложилась так судьба, а с другой стороны, его востребованность и увлеченность привели его к преждевременной смерти. Лишили меня отца.
Александр Ширвиндт: Да… А у тебя же есть еще брат.
Игорь Бэлза: Да, да.
Александр Ширвиндт: Сколько вас?
Игорь Бэлза: Двое.
Александр Ширвиндт: Вас двое?
Игорь Бэлза: Мы единокровные братья, и у нас разница 10 лет.
Александр Ширвиндт: Он старше?
Игорь Бэлза: Он младше.
Александр Ширвиндт: Как его зовут?
Игорь Бэлза: Федор. Александр Анатольевич, у вас с моим отцом было много общего в представлении о человеческой жизни. Чарли Чаплин говорил, что жизнь – штука прекрасная и величественная даже для медузы. А вот в чем вы с моим отцом решительно не сходились? Ваш скепсис иногда зашкаливает, чего нельзя было сказать о моем отце, он обходился иронией и, как правило, не шел дальше. Может быть, я ошибаюсь?
Александр Ширвиндт: Нет, не ошибаешься. Дело в том, что некая его восторженность, я думаю, была на пятьдесят процентов органична, а на пятьдесят процентов придуманная, вот такая немножечко масочка. Он придумал себе, что он милый, интеллигентный, ни разу не посылал никого куда подальше, что постоянно делаю я. Вот в чем наше различие. Что такое жизнь? Хрестоматийные, милые, талантливые слова: «Жизнь пройти – не поле перейти». Не так ли?
Игорь Бэлза: Да.
Александр Ширвиндт: Надо жизнь пройти так, чтобы не было мучительно больно…
Игорь Бэлза: Больно, да.
Александр Ширвиндт: А недавно запомнил замечательную мысль Даниила Гранина. Перед смертью он сказал, сейчас ее уже все тиражируют: «Жизнь слишком коротка, чтобы быть в ней несчастным». Потрясающая мысль! Твой отец меня тоже иногда удивлял неожиданными откровениями.
Игорь Бэлза: Скажите, пожалуйста, у вас с отцом были ли общие литературные пристрастия? Я знаю, что он любил поэзию, да и прозу Серебряного века. И наверное, это ему передалось от дедушки, который дружил с Анной Ахматовой и много с кем еще. У папы было такое литературное романтическое увлечение «Тремя мушкетерами» Александра Дюма. Оно повлияло на его желание заняться фехтованием. У вас какие-то литературные пристрастия совпадали?
Александр Ширвиндт: Да, мы оба любили Сашу Черного и друг другу иногда его читали.
Игорь Бэлза: Мой отец в одном из своих интервью, когда ему задали вопрос, какую музыку он любит слушать, сказал, что слушает разную музыку. Это может быть и джаз, и популярная музыка, и рок, и классическая. Однако в своей машине, если ему нужно было успокоиться, слушает Фредерика Шопена в исполнении Владимира Горовица. Ваши музыкальные пристрастия совпадают с его выбором?
Александр Ширвиндт: Это я боюсь сказать, он все-таки профессионал, а я дилетант, хотя у меня тоже есть минимальное музыкальное образование. К тому же меня выгнали из шестого класса музыкальной школы.
Игорь Бэлза: А у папы не было музыкального образования.
Александр Ширвиндт: Не важно. Образования не было, но его биография и профессия связаны с музыкой. А вот у меня шестиклассное музыкальное образование и абсолютно никакого отношения к музыке. Наши встречи проходили так: он на сцене, например, зала Чайковского, а я в зале.
Игорь Бэлза: Может, вспомните о каком-нибудь особо ярком событии в ваших взаимоотношениях с отцом.
Александр Ширвиндт: Трудно сказать, все это связано с какими-то праздниками. Или встречи за кулисами, легкие подтрунивания, его переодевания, успевание на поезд прямо со сцены. Вспоминаю застолья, аппетитно ели, всегда пили. Это было замечательно.
Игорь Бэлза: Александр Анатольевич, вы написали несколько замечательных книг о своей жизни, чего не успел, к сожалению, сделать мой отец. В общении с вами он когда-нибудь вспоминал эпизоды своего житья-бытья?
Александр Ширвиндт: Абсолютно был закрыт. Не помню, чтобы он когда-нибудь называл имя, фамилию, развод, приобретение. Только один флер.
Игорь Бэлза: Понятно.
Александр Ширвиндт: Никогда никакой информации о личных делах.
Игорь Бэлза: Какой из его телевизионных проектов вы, как режиссер и писатель, назвали бы самым зрелищным и значительным? Это «Музыка в эфире», программа, которая шла по Первому каналу до и после программы «Время», а позже – на канале «Культура» – «В вашем доме», «Новые имена», «Романтика романса», «Большая опера» и «Большой балет»…
Александр Ширвиндт: Думаю, что «Романтика романса».
Игорь Бэлза: «Романтика романса» вам нравилась, понятно. А почему именно она?
Александр Ширвиндт: Потому что в этой передаче чувствовалась какая-то индивидуальность Славы. В ее основе была идея обратить внимание на уходящий, совершенно прелестный жанр.
Игорь Бэлза: А в чем, на ваш взгляд, состоит самобытность, неповторимость и оригинальность Святослава Бэлзы как телевизионного ведущего?
Александр Ширвиндт: Наверное, некоторое интеллигентное отрешенное пижонство, но всегда основанное на знании. Слава никогда не был зажат. Все естественно, органично, и это видно сразу – и на сцене, и на экране, и в этом ящике тоже.
Игорь Бэлза: Согласен с вами. Общаясь с ним, вы не замечали какие-то изменения в его восприятии жизни, в суждениях?
Александр Ширвиндт: Было ощущение, что он стал уставать, не физически, а как-то вообще…
Игорь Бэлза: Эмоционально, да?
Александр Ширвиндт: Да. Он же всегда был абсолютно светлый и куда-то стремящийся, и вдруг как-то осунулся и похудел.
Игорь Бэлза: Примерно года за три-четыре до его ухода, будучи у него дома, мне показалось, что у отца грустные глаза. Я его спросил: «Папа, ты одинок?» Он ответил: «Нет, у меня два прекрасных сына». Несмотря на внешнюю бодрость, в его взгляде появилось разочарование, словно он разгадал сущность бытия и понял, что все идет не так, как ему хотелось бы. Даже в последние дни он постоянно подтрунивал над собой и над окружающими. В Мюнхене у него был лечащий врач по фамилии Шёнберг, и он тут же вспомнил композитора Арнольда Шёнберга. Помню, как он сказал, что его везде окружает музыка. Когда его навестила Маша Максакова, он сочинил эпиграмму: «Мария Максакова полюбит не всякого». Когда вы виделись с ним в последний раз?
